В Луганске-Ворошиловграде

Военная – вдвойне.

И хоть изведана и мной

Котлов солдатских соль,

Мой возраст – самый призывной.

И в этом тоже соль.

И если крикнут: «Становись!»

Найдём себя в строю.

За хлеб и соль.

За нашу жизнь.

За Родину свою.

* * *

В моём доме осенняя смута.

За стеною ругается люто

старый дед,

старый чёрт с бородой.

Ищет кружку с живою водой.

В моём доме такая картина:

На стене фотография сына

снова в ужас приводит отца,

столько лет не меняя лица.

И с рожденья глядят на меня

Очи с отблеском злого огня,

что горел под деревнею Ельцы.

Словно тени в глазах, погорельцы.

Ищут крова в краю неродном.

На крови был поставлен мой дом.

А теперь в нём осенняя смута,

плачет дед и ругается люто

И горит на лице у меня

Отраженье святого огня.

* * *

О солдатах столько песен и стихов,

Сколько стоптано солдатских каблуков.

Но тачаются, как прежде сапоги,

И не все ещё написаны стихи.

* * *

Мой дед здороваться любил

И вслух читать газеты.

Читал, покуда было сил,

Про жизнь на белом свете.

С машиной швейной был в ладу

И с нашей старой печкой.

А вот в пятнадцатом году –

Стрелял под Берестечком.

«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –

Рассказывал он внукам.

В работу верил. Не в рубли.

И уважал науку.

Моим пятёркам был он рад.

Предсказывал победы.

Хотел, чтоб был я дипломат…

А я похож на деда.

Детство

Дед шил шапки

И пел песни.

А я сидел на столе

И ел картошку.

Пахло кожей

И тёплым мехом.

А на стене

Висела карта мира.

И два портрета

Висели рядом.

А на них –

Два моих дяди,

Одеты в солдатскую форму,

Чему-то задорно смеялись…

Давно дед сшил

Последнюю шапку.

Давно дед спел

Последнюю песню.

А со своих портретов

Смеются геройски дяди…

Смеются

Из моего детства.

* * *

Легко ли мне сквозь толщу лет

От половецкого копья

увидеть след

Не в теле, а в душе,

Где столько дыр,

Где живы вещие Аскольд и Дир,

Где рядом свист разящего копья,

и свист из дыр,

и посвист Соловья.

Душа моя…

На ней печать веков,

седых, ворчливых,

Мудрых стариков…

Душа моя…

На ней печать вины, как отраженье

смутной старины…

И я сижу под вечною звездой,

под древним деревом,

как ребе молодой.

До дыр зачитанную Книгу бытия листаю.

Вот история моя.

Она во мне. И только мне видна,

Витает между строк моя вина.

* * *

Вспоминаю армейскую жизнь.

Как шептал я себе: «Держись!»

Как гонял меня старшина

И кричал мне: «А, вдруг, война?..»

Как я песни в строю орал,

Как потом в лазарете хворал.

Как до блеска я драил полы,

Как казался себе удалым,

Хоть и не был большим удальцом –

Хмурый воин с худущим лицом.

Но зато по команде «Отбой» –

Засыпал я, довольный судьбой,

Потому что служил стране,

И светилась звезда в окне,

Потому что, как ни ряди –

Жизнь была ещё вся впереди.

* * *

Была шинель

Мне велика.

Погоны я

Пришил неловко.

Не уронил всё ж

Честь полка,

Когда «В руках у нас винтовка»

Пел на плацу.

Когда: «Не трусь», –

Шепнул сосед. –

«Тяни носочки…»

У ягод был различный вкус.

А помнятся

Одни цветочки.

* * *

Пахнет армией зима.

Строевых занятий топот,

Песен свист (куда твой Сопот!),

Снега скрип и кутерьма

Сводят вновь меня с ума.

Пахнет армией зима.

Сапогами из сушилки,

Пирогами из посылки,

И не ведает сама

Как на ту она похожа,

Ту, что строже и моложе,

Что растаяла в руке

В том военном городке…

* * *

Мне ещё до увольненья далеко.

Покупаю я в буфете молоко.

Мой карман не тяготят рубли,

И в погоны ещё плечи не вросли.

До казармы и обратно я – бегом

За сержантом, за бывалым «стариком».

«Разрешите обратиться», – говорю,

Обучаюсь уставному словарю.

По утрам на турнике вишу

И весёлое письмо домой пишу.

Вспоминаю вкус парного молока…

И длинна, как путь домой, моя строка.

* * *

В полковой библиотеке благодать.

Я шагаю вдоль родной литературы.

Далеко. Сержанта не видать.

Рядом Пушкин и Белинский хмурый.

Марширует с песней батальон.

Вместе с песней в небесах летаю.

В русскую поэзию влюблён,

Шагом строевым овладеваю.

Я читаю, и мечтаю, и брожу.

Возвращаюсь на вечернюю прогулку.

И стихов как будто не пишу,

Только сердце бьется слишком гулко.

* * *

Ребята, что лежат в земле под Брестом,

Вот ваши внучки выросли в невесты.

А сыновья и дочки поседели.

Уже и внуки в армию успели

И встали в строй, где было ваше место…

Цветет земля, горевшая под Брестом.

И не завянет никогда цветок,

В письме с войны лежащий между строк.

* * *

Два сапога отдал я старшине

В последний день моей армейской службы,

И прапорщик, всем сантиментам чуждый,

Швырнул привычно их к стене.

Ещё и буркнул недовольно мне

В своей каптёрке, вымытой до блеска,

Что нерадивость, мол, имела место,

А бережливости – в помине нет.

Протёр до дыр я оба сапога:

Всё этот бег по местности неровной,

Всё этот шаг, то строевой, то вольный,

Да марш-бросок на мнимого врага.

В солдатских мозолях моя нога.

А я-то думал сапогам нет сносу…

Но прапорщик всё курит папиросу,

А я сдаю ему два сапога.

* * *

Май. На площади Героев

Блеск погон и блеск наград.

Старики солдатским строем,

Словно юноши, стоят.

Тишина на белом свете.

Только в памяти – война…

А с балконов смотрят дети

И считают ордена.

* * *

На вокзале жизнь другая.

Там уборщица, ругая

всех и всё,

в жару, в морозы

Выметает смех и слёзы.

Там на лавке ожиданья

Время, скорость, расстоянье,

как в задачке школьных лет,

не дают найти ответ.

Там другого нет пути – чемодан

в вагон внести

И за рокотом движенья ощутить вдруг

напряженье

Дня и ночи,

сердца,

крови,

Гул забросив в изголовье…

9 мая

Ветер играет шёлком знамен.

Блеском Победы день озарён.

«Синий платочек»… Оркестр духовой.

Синее небо над головой.

Майская радость. А слёзы видны.

Снова идут ветераны войны.

Всмотримся в лица. Увидим на миг