Избранные киносценарии 1949—1950 гг.

— Васю зря не обижайте! — заступился Степан Павлович. — Парень он честный, старательный, шахтер хороший!

— Да зато технически малограмотный! — возражает Владимир. — А с этим сейчас на шахте не проживешь! Вот и нашли друг друга — два сапога пара!

Лида неожиданно всхлипывает.

Встревоженная мать немедленно вступается за дочку:

— Да что вы набросились на нее? И пообедать как люди не можете.

За столом воцаряется неловкое молчание…

Степан Павлович ласково треплет дочку по плечу:

— Плачь не плачь, Лида, а тебе правду говорят!

Внезапный стук в окно. Лида быстро поднимается из-за стола.

— Ромео! — улыбается парторг.

— Зови его в дом, — приглашает отец.

— Платок хоть накинь, — беспокоится мать, накидывая на плечи дочери свой шерстяной платок.

На улице перед дверью стоит Вася. Спокойное зимнее солнце освещает его хмурое и решительное лицо.

Неподалеку идет жаркий бой в снежки. Школьники с учебниками в руках весело шумят на всю улицу.

Лида выходит за порог дома. Увидев ее, Вася сурово сдвигает брови:

— Лида! Я пришел тебя спросить.

— Что, Вася?

— Любишь ты меня или не любишь? Отвечай!

— Опять ты, Вася! — застеснялась Лида.

— А если… в ученики пойду? Будешь любить?

— Вася!

— И даже если знаменитым не буду?

— Все равно, Вася!

Остановившись перед стеклянной табличкой с надписью: «Секретарь обкома КП(б)У Кравцов А. Ф.», Сидор Трофимович разглаживает мокрые от снега усы и, открыв двери, входит в приемную.

В просторной приемной много горняков. Это начальники и инженеры угольных трестов.

Они весело встречают популярного в Донбассе Сидора Трофимовича.

— Вот, действительно, как говорится, вспомнил чорта бог, а он и на порог! — весело говорит начальник «Антрацита».

— А кто же это меня здесь поминал? — усмехается Сидор Трофимович.

— Да сегодня все только о тебе и говорят!

— А что ж я такое натворил?

— Ну как же, именинник!

Сидор Трофимович покосился на присутствующих:

— Сидоры приходятся на лето, а на дворе, видишь, мороз!

— Да брось скромничать, Сидор Трофимович! Кого обмануть хочешь! — усмехается начальник «Красноармейска».

— Да нет, верно, ничего не знаю… — даже забеспокоился Горовой. — Неужели выговор? За что?!

В ответ раздается дружный смех.

— Мне бы такие выговора каждую неделю! — слышится чей-то голос.

— Да что вы ему рассказываете? — шутливо возмущается начальник «Антрацита». — Он же приказ министра наизусть вручил и только вид делает! Смеется над нами! Артист — и все!

— Да в чем дело-то? — совсем растерялся Сидор Трофимович.

Но в это время в приемную вдруг входит Кравцов; он в пальто и в шапке.

— Здравствуйте, товарищи! — говорит он. — Все собрались?

— Да вот… собираются, — отвечает кто-то.

— Ну, хорошо! — Он направляется к себе в кабинет и замечает Сидора Трофимовича. — А, Сидор Трофимович! — улыбается он. — Зайди-ка, именинник! Прошу!.. — и распахивает перед ним дверь.

Сидор Трофимович смущенно проходит вслед за Кравцовым в кабинет.

— На повышение наш старик пошел! — вслед ему замечает начальник «Антрацита».

— Да и давно пора! Двадцать лет все шахтой да шахтой командует!.. — отвечает другой.

Через высокие, светлые окна кабинета видна шумная жизнь большого областного города. Высокие здания. Троллейбусы. Автомобили. Толпы на улицах.

Но на горизонте, совсем близко, снежная шапка террикона, как вечный знак Донбасса.

В кабинете тихо. Кравцов и Сидор Трофимович сидят на диване.

— Ну, поздравляю, старина! — говорит секретарь обкома.

— С чем это, Алексей Федорович? — тихо спрашивает Горовой.

— С наградой. С премией. С приказом министра. С заслуженной славой новатора механизации. Приказ-то ты читал?.. На-ка, — и, быстро подойдя к столу, Кравцов берет какую-то бумагу и подает Сидору Трофимовичу.

Тот, надев очки, медленно читает про себя приказ.

Тикают большие настенные часы.

— Так… Спасибо… — говорит, наконец, Горовой, снимает очки и платком вытирает глаза.

— Ну вот! — удовлетворенно говорит Кравцов. — Главное — то приятно, что заслуженно. Ты, действительно, первый внедрил комбайн. А помнишь, — засмеялся он, — как здесь, на бюро, ты было уперся маленько… Мне, мол, лишней славы не надо, свою некуда девать.

— Все помню! — негромко отвечает старик.

— Ну вот! А слава опять к тебе… не отвертишься… Хорошая слава! — Он встает, смотрит на часы. — Ты с делом ко мне или так, мимоходом?

— С делом, Алексей Федорович!

— Ну, слушаю тебя…

Сидор Трофимович встает, набирает воздух в легкие, словно собирается нырнуть под воду, и выпаливает:

— Прошу освободить меня… от заведывания шахтой…

— Что?!

Кравцов от удивления даже замер на месте.

— Прошу освободить, — тихо повторил Горовой.

Кравцов подошел к нему и взглянул в лицо.

— Ты что… заболел? — участливо спросил он.

— Есть немного… Возраст… Но не в этом дело.

— А в чем же?!

— Не могу… Не годен я…

Кравцов медленно прошелся по кабинету и вдруг остановился перед стариком.

— Ты что, хитришь со мной или шутишь? — строго спросил он. — Или хныкать на старости лет вздумал? Ты руководитель большого дела, ты…

— Я уже… не руководитель, — не подымая глаз, тихо признается Сидор Трофимович.

— А это, — хватает Кравцов с дивана забытый Горовым приказ министра, — это… про кого?

— Не про меня…

— Да ты же хозяин передовой шахты?! Или нет?

— Нет. Был я. А теперь… теперь и хозяин, и душа шахты — главный инженер Андреев. Его и прошу назначить вместо меня.

Кравцов опять близко подходит к нему.

— А вы что, — тихо спрашивает он, — поссорились с Андреевым?

— Бог с тобой, Алексей Федорович!

— Так в чем же дело?

— Скажу.

И, тяжело опершись обеими руками о стол, он начинает:

— Я, Алексей Федорович, человек честный. И люди в Донбассе меня знают. Был я простой забойщик, тебе моя жизнь известна… Двинула меня вверх партия, я ей за это низко кланяюсь. Моя партия. Я ей верно служил. Ты и это знаешь.

— Знаю, старина, знаю… Ну?..

— Поставила партия меня, простого забойщика, управлять шахтой ровно двадцать лет тому назад… Я управлял… Как мог, со всею душою…

— И хорошо управлял!

— Не спорю. Старался. Образование я, конечно, не получил. Но шахту знал. Еще бы мне ее не знать! — усмехнулся он. — Знал. И был на месте. И все эти ордена и медали, — гордо поднял он голову, — я получил не зря. Не стыдно.

— Ну?

— И когда ты сказал мне: «Бери, старик, первый комбайн, дай ему путевку в жизнь», я хоть и поломался немного, а взял. И внедрил.

— За это тебе и слава…

— Да… А теперь на шахте нашей… четыре комбайна и один струг. Да углепогрузочные машины… Да горнопроходческие… И металлическое крепление… И тысячи тысяч сложнейших технических вопросов. Диспетчеры, энергетики, механики… машинисты… Как с кровлей в новых условиях, как проходку вести… А я? Кто я такой? Какие у меня знания? Знал я старую шахту, не спорю, досконально знал… А теперь шахта другая. Не шахта — завод, и для нее теперь большие инженеры требуются. На самое маленькое дело — и то надо инженера! А чтоб шахтой такой управлять… тут… тут моего ума нехватает… — И он опустил голову.

Долгая пауза.

— Та-ак! — грустно сказал Кравцов. — Значит, ты комбайн породил, а он тебя…

— Нет! — горячо воскликнул старик. — Нет, не убил! Ты этого не говори, Алексей Федорович! Не убил, а поднял, на большую высоту поднял, и с той высоты я себя и увидал. И понял. И без всякой обиды… как коммунист… прошу…

— Да-а… — задумчиво произнес Кравцов.

— Я бы мог прямо в комбинат, конечно. Но я к тебе, Алексей Федорович, как коммунист пришел. Я так понимаю: раз я коммунист, я должен быть как двигатель. А сейчас я — тормоз.

Кравцов вдруг подошел к старику и порывисто его обнял.