В защиту права

"Условия (Общественного договора), - говорит Руссо, - если правильно понять их, сводятся к одному, а именно к тотальному отчуждению каждого участника со всеми его правами в пользу общества".

"Более того, - говорит он далее, - так как отчуждение производится без всяких условий, объединение становится столь совершенным, каким оно только может быть, и ни один из участников не может больше ничего требовать. Государство в отношении своих сочленов является хозяином всего, что им принадлежит" ("Contrat social", I, 6, 9.).

Как примирить эти тезисы революционного первоучителя Руссо с заявлением Ст. 1 Декларации, что "правительство учреждено с целью обеспечить Человеку {169} пользование его естественными правами", т. е. именно теми правами, которые, по учению Руссо, человек без остатка передал государству по Общественному договору? Как согласовать Ст. 35 Декларации ("Когда правительство нарушает права Народа, то восстание является для Народа и для каждой части Народа самым священным из прав и самой необходимой из обязанностей") с тезисом Руссо, что гражданин "не может ничего требовать" от государства? (Г. Д. Гурвич пытается примирить это противоречие, но эта попытка, кажется мне, является искусственной. "Выставленное Руссо требование отчуждения всех "прав" индивида в пользу общественного целого, - говорит Гурвич, - есть лишь отказ от инстинктивного естественного права в пользу разумного" (ук. соч., стр. 34). И поэтому "весь социальный договор в конечном итоге имеет только одну цель: утверждение неотчуждаемых естественных прав индивида" (ук. соч., стр. 37). ).

Это неразрешимое внутреннее противоречие индивидуалистической доктрины наложило свою печать на ход французской революции и привело к идеологическим шатаниям у сменявшихся у власти революционных партий. "Французская революция, - как правильно отметил Анри Мишель, - была одушевлена крайним индивидуализмом, но вместе с тем и крайним этатизмом (Теперь мы сказали бы "тоталитаризмом". ), сама того не замечая и даже не подозревая, что в этом может быть какое-либо противоречие" (Henri Michel. L'idee de l'Etat, Paris, 1896, p. 617.).

Противоречие это, конечно, не могло ускользнуть от внимания позднейших государствоведов, но оно всё же налицо и во многих более новых учениях о природе и задачах государства. Достаточно упомянуть теорию "самоограничения", выдвинутую таким глубоким теоретиком государства, как Георг Еллинек. По этой теории, государственная власть первоначально обладает полным {170} суверенитетом, но она сама себя ограничивает признанием неприкосновенных прав и вольностей граждан. Таким образом, по этой теории государство оказывается Прометеем, который сам себя по своей охоте сковал и, очевидно, может при желании себя снова расковать (Когда абсолютный монарх октроирует конституцию, он налагает на себя определенные ограничения, от которых он уже не может самовольно освободиться. Но когда, по теории самоограничения, государство, как таковое, себя ограничивает, то оно в силу своего суверенитета может эти ограничения снова отбросить. Разница в том, что монарх принимает обязательства в отношении государства, органом которого он является, а государство, по теории Еллинека, налагает на себя обязательства в отношении себя самого. Между тем, это является логическим абсурдом, так как никто не может быть одновременно должником и кредитором по одному и тому же обязательству. Действительным ограничением суверенитета государства являются только международные акты (конвенции, хартия Объединенных Наций и т. п.), так как такими актами государство ограничивает свои права в отношении других государств.).

Индивидуалистическая теория права выше всего ценит свободу личности, но понимает эту свободу в чисто негативном смысле, как право на неприкосновенность личной сферы, право на невмешательство государства в эту сферу (Еллинек определяет эту свободу, как "свободу от государства" ("Freiheit vom Staat"), см. его "System der subjektiven offentlichen, Rechte", 2 изд. 1905, гл. VIII: Der negative Status.). Но, как уже отмечено выше, теория государственного невмешательства и так называемое манчестерство должны быть в наше время окончательно сданы в архив истории. Им противоречит ход политической эволюции всех стран за последние 60-70 лет. Общественный прогресс повсеместно принимает форму усложнения и укрепления социальных связей между людьми: число нитей, связывающих личность с обществом, всё растет и связи эти становятся всё более неразрывными. Неизбежным результатом этого процесса является {171} всё усиливающееся и распространяющееся вширь и вглубь вмешательство государства в жизнь и работу каждого гражданина - в хозяйственной, социальной и культурной сфере. Процесс этот протекает со стихийной силой повсеместно, независимо от того, на какой политической платформе стоят люди, имеющие в данной стране власть, и какие научные теории преподаются в местных университетах.

В противоположность индивидуализму, социальная теория права видит в личности не обладателя прав, которые нужно защищать от каких-то поползновений, а носителя определенной социальной ценности. Долг личности - осуществить эту свою ценность, ее право - быть поставленной в условия, в которых она может в полной мере их осуществить. Долг государства - создать такие условия. С точки зрения социальной теории, свобода личности состоит не в ее праве на замыкание и изоляцию, - хотя бы с целью спокойного бездействия, - а в праве быть поставленной в условия, при которых она может выполнить свои социальные функции.

Отсюда вытекает, что по социальной теории права свобода лица есть не самоцель, а лишь средство к цели, каковой является социально-полезная деятельность. Поэтому свобода признается и охраняется лишь постольку, поскольку она используется для социально-полезной цели. Исходя из этого, социальная теория не впадает в противоречие, когда она допускает ограничения свободы и положительные предписания определенного поведения. Между тем, с точки зрения теории индивидуализма и то и другое должно считаться неправомерным стеснением прав личности.

Вышеизложенное является не отвлеченной теорией, но лишь обобщением и истолкованием реальных фактов новейшего развития государственной жизни. Одна из сравнительно новых деклараций прав, - та, с которой начинается германская конституция 1919 года, - носит {172} показательное в этом отношении заглавие: "Основные права и основные обязанности немцев". В ней мы находим уже и декларативное выражение этих современных принципов:

Ст. 163. На каждом немце, без ущербления его политической свободы, лежит нравственная обязанность проявлять свои духовные и физические силы так, как того требует благо общества.

Эта статья (в которой следовало бы вычеркнуть определение данной обязанности, как нравственной) формулирует принципиальную базу для ряда существующих в наше время во всех государствах норм, которые не имеют никакого оправдания с точки зрения прежних деклараций прав, так как они содержат предписания и запреты, явно стесняющие индивидуальную свободу. Таковы законы о всеобщем обязательном обучении, которые предписывают родителям давать своим детям образование; санитарные правила, которые обязывают личность заботиться о своем здоровьи; законы об обязательном социальном страховании на случай неспособности к труду и болезни, принуждающие человека быть бережливым; законы о восьмичасовом рабочем дне и о воскресном отдыхе, обязывающие его беречь свои силы. Человеку не позволяют рисковать своей жизнью (принудительные меры по безопасности работ, угрожающих здоровью или жизни); воспрещают, хотя и безуспешно, отравляться наркотиками и т. д.