Доказывание истины в уголовном процессе: Монография

Нельзя не сказать и об этимологии слов «истина» и «правда» в контексте русской культуры. Европейские, языки не отличают правды от истины, а у нас противопоставление истины правде в том или ином смысле наблюдается.

В.И. Даль дает такое соотношение истины и правды: «Истина — противоположность лжи; все, что верно, подлинно, точно, справедливо, что есть (все что есть, то истина; не одно ль и то же есть и естина, истина?); ныне слову этому отвечает и правда, хотя вернее будет понимать под словом правда: правдивость, справедливость, правосудие, правоту. Истина от земли, достояние разума человека, а правда с небес, дар благостыни. Истина относится к уму и разуму, а добро или благо, правде и воле. Встарь истина означала также наличность, наличные деньги, ныне истинник м. капитал», а «правда — истина на деле, истина во образе, во благе; правосудие, справедливость» [1184].

В романских языках слова, обозначающие эти понятия (truth — англ., wahrheit — нем., verdad — итал., verite — фр.), восходят к латинскому слову veritas, имеющему несколько значений: 1) «правда, истина», 2) «действительность», 3) «правдивость, искренность», 4) «правила, норма» [1185]. В греческих текстах Библии этим значениям, кроме последнего, соответствовало слово «аХгщеш», которое славяне перевели словом истина [1186]. Согласно Новому завету ложь противопоставлена не правде, а истине: слово (логос) содержит в себе истину. Представление об истине формировалось, отталкиваясь от смысла образцовых текстов, прежде всего Библии: Церковь — столп истины.

П.А. Флоренский указывает, что русское слово «истина» близка глаголу «есть». «Так что «истина» согласно русскому о ней разумению, закрепила в себе понятие абсолютной реальности: Истина — «сущее», подлинно-существующее… то есть владеющее существенным условием жизни и существования» [1187]. Это религиозно-этическое понимание истины в корне отличало ее от рационалистического истолкования, поскольку здесь «истина не есть какое-то соответствие чего-то с чем-то, как думает рационализм, превращая при этом субъект и объект познания в двух меонов. Истина онтологична. Познание истины мыслимо только как осознание своего бытия в Истине» [1188].

Впрочем, современные этимологи отрицают связь исходного корня — ист- с глаголом es — «быть», а связывают его с латинским iste — «тот же (самый)» [1189]. Истина «это «действительность», данная как «законность» или как «справедливость». Истина одна и едина — на это указывает и суффикс единичности — ин(а) [1190].

Славянское слово «правьда» было связано с судебным разбирательством, правосудием (Правда Русская), то есть отражает интересы («пользу») сиюминутной борьбы взглядов, но в то же время с благодатью («правда» всегда Божья, она выше истины, «правда растет за счет истины»). Как отмечает В.В. Колесов, «правьда собирательна, и суффикс — ьд(а) выражает этот смысл соборности правды, которая у каждого своя. Исконное значение корня тут «прямой, ровный», то'есть (по сути) правильный» [1191].

Ф.И. Буслаев говорил, что «истина от истый — тот же самый, это научное понятие, а правда — нравственное, и все праведное есть истинно» [1192]. Существует неразрывная связь представлений об истине и правде, причем справедливость всегда связана с правдой, а не с истиной. «Понятие о «правде» связано с действиями души и духа, отражает не логику мысли, а Логос Духа. Правда божественна, идеальна, истина же всегда земная, всегда при тебе — это земное воплощение правды, «капитал», с каким начинают всякое дело. Правда — воплощение благодати. Истины в суде не искали, за ней не ходили в далекие края, во имя истины не погибали — все это совершали только во имя Правды. Истина противопоставлена лжи и обману; правда же — кривде. «Неистины» быть не может, поскольку истина всегда объяснима, — «неправда» встречается, но только как извращение «правды». Истина пребывает в известном пространстве, правда — во времени, это мечта, идеал — бытие, а не быт. Насколько можно судить по диалектным, этнографическим и историко-культурным материалам, подобное представление о «правде» и «истине» присуще восточным славянам до сих пор. Оно отражает сложившееся в глубокой древности противопоставление правды — истине» [1193].

Правдоподобие — это еще область правды, ее образ и подобие. И наиболее правдоподобно то, что ближе всего к знакомому, обычному, повседневному; правдоподобие — не просто сходство с правдой, но подобие правды. Славянофилы отрицали возможность постижения истины через отдельные познавательные способности человека, будь то чувство, разум или вера. Только цельный ум, согласованный с законами разумного сущего, открывает путь к истинному знанию, достижение которого осуществляется на основе слова, имеющего синтетическую природу. В языке они видели средство универсализации национальной духовности, которое логично выводилось из целостного характера знания, синтетических свойств слова. Познание представляли как процесс, в котором «вера и знание органически синтезируются». Логическое, рациональное дополняется «гиперлогическим» и сверхнаучным [1194].

В мыслительном пространстве русской ментальности происходило наложение славянского представления о «правде» как справедливости на христианское понятие об «истине» как действительности; правда этична, истина существенна. Например, Божий Суд — это все-таки правда, которая только в судебном разбирательстве может принять форму «истины». Истина связана с интеллектуальной, а «правда» с этической стороной.

Так, Л.М. Карнозова пишет: «Похоже, что присяжных больше интересует правда, а не истина» [1195]. Похоже, что вообще при оценке людьми поведения других людей приоритет должен отдаваться морально-этическим, а не рациональным критериям. «Не потому, что истина целенаправленно отвергается, а потому что такова природа человеческого поступка» [1196].

«Правда всегда содержит зерно истины — без этого она не может быть правдой», однако «знание, рассмотренное субъектом только под углом зрения соответствия существующему положению вещей, то есть как истинное или ложное описание реальности, не может стать для него основанием совершения поступка. Мы решаемся на конкретный поступок после ценностно-нормативной оценки знания, установления его соответствия нашим представлениям о должном — допустимых и возможных способах поведения человека в обществе» [1197].

Как уже говорилось в параграфе первом второй главы, деятельность судьи по установлению фактов и истины по делу мы характеризуем не только в свете понятия познания, но и понимания, за которым стоит не только смысловое воссоздание внешней событийной фабулы, не только реконструкция «факта», но попытка проникновения во «внутреннюю его сторону», достраиваемую исходя из собственных жизненных представлений о добре и зле, должном и противозаконном, понимания личности подсудимого [1198]. Как отмечает В.В. Знаков, «истину мы познаем, а правду понимаем» [1199].

Ввиду всех этих обстоятельств (языковых, культурных, ментальных, цивилизационных) неизбежно надо делать учение о судебной истине возможно более синтетическим, комплексным: расширить его за счет дополнительных теорий, объясняющих явления, сопровождающие установление объективной истины по делу. Совершенно понятно, что истина в правосудии не может быть полностью уподоблена истине в математике или физике. Наверное, имеет место сложное сочетание моментов инстинствования, убеждения в правдоподобии доказываемых утверждений и уверования в справедливость того, что принимается за истину. Истина должна быть правдоподобной, но правда — истинной. Очевидно, что правосудный приговор должен сочетать в себе рациональную истину и этическую правду. Если истина может быть формально правильной с юридической точки зрения, рационально верифицируемой, а, соответственно, ложь есть несоответствие выражения к означаемому им предмету, правда есть «общая совесть людей» [1200] и абсолютной правды нет. Нельзя сводить всю проблематику судебной истины к соотношению полученного знания «действительности». В частности, нельзя игнорировать когерентную концепцию истины, которая подключает к определению истинности иные ресурсы. Когерентность определяют как сцепление и непротиворечивость высказываний. В основу концепции когерентности входит то, что установление истины или заблуждения требует интерпретации. Отдельные суждения приобретают смысл лишь в системе суждений. При использовании сложных, многоуровневых логических конструкций необходимо учитывать последовательность, системность и взаимную связь суждений. В этой связи говорят о когерентной концепции истины. В уголовно-процессуальной науке данный подход иногда имеет форму концепции процессуальной истины, которая соответствует не объективной действительности, а каким-то заранее заданным условиям, правилам, стандартам, правильность которых постулируется.