Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие
Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие читать книгу онлайн
В пособии систематически и последовательно описаны основные явления прозы 90-х годов ХХ в., представлены ведущие направления (фантастическое, мемуарное, военная проза, неомиф, историческая проза). Показано их бытование и трансформация в XXI в. В монографических главах рассматривается творчество ведущих писателей этого периода – А. Азольского, В. Аксенова, Ф. Горенштейна, А. Кабакова, В. Маканина, В. Пелевина, Л. Петрушевской, Д. Рубиной, А. Слаповского, А. Солженицына, В. Сорокина, Т. Толстой, Л. Улицкой. В приложении приведены литература, тематика самостоятельных работ, указатель имен.
Для студентов высших учебных заведений, бакалавров, магистрантов, аспирантов, преподавателей, учителей и всех интересующихся современным литературным процессом.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Интересна и выразительна речь Таисьи. Она представляет собой смешение лексики просторечной, подчеркнуто разговорной, бранной, иноязычной. Как отмечает автор, она обладала могучим и разнообразным словарным запасом «широчайшего разброса диапазона» – «от матросской матерщины и грузчицких прибауток до выражения чувств таких нежнейших тургеневских переливов, что слезы наворачивались»:
«– Ты вот что, советую, – сказала она, – приклейся к моей заднице и всюду таскайся за мной. Я тебя живо введу в курс дела.
– Заходи быстрей, я после аэробики моюсь. У нас тут – имей в виду – по четвергам в восемь аэробика. Ну, само собой, вспотеешь как лошадь, дай, думаю, вымя прополосну.
– Пидор гнойный! Забудь свои вонючие мечты! А насчет квартиры – отсосешь у дохлого бедуина! Не бросай трубку, сука, я еще не все сказала!»
Подобные качества рассказчик характеризует как свойства «фольклорного человека» («Э-эй, милка моя, да ты вся трясешься»). В ее речи встречается и паронимия, процесс словообразования происходит по ходу развертывания действия:
«– Она танцует фламенко, подумаешь! – говорила Таисья. – Фанданго – ебанго… Ну, были мы со Шварцем на корриде.
– Глянь, какой я себе навымник купила».
Д. Рубина настолько дорожит каждым словом своего героя, что передает мельчайшие интонации речи и даже манеру произнесения отдельных слов («меня обуревает страсть коллекционера, нанизывающего эти случайные, дурацкие, смешные, прочувствованные фразы на тонкий серпантин повествования»):
«– Она гра...грамотная! – взвыла Таисья, мотая головой из стороны в сторону. – Он нанял Гришку Сапожникова на редактуру!»
Отметим и использование устойчивых конструкций, оборотов, клише:
«Ну, Отилия, девка душевная, простая, любит порядок. да не пялься ты так на них, у тебя взгляд то ли шантажиста, то ли убийцы. на вот, съешь лучше пирожок...»
Обыгрываемые в речи сказочные клише заменяют авторскую оценку. Встречаются и собственные словообразования, чаще на основе литературных текстов, фразы из которых превратились в устойчивое клише: «Один, как желтый огурец в осеннем поле».
По сравнению с Таисьей речь главной героини еще более разнообразна. Отметим метафоризацию: «Впрочем, моему шелудивому воображению дай легонько коленом под зад – оно и покатится с горы, как брошенный снежок, обрастая по пути бог знает каким сором»; «Я уже знала его слабое место – нежно пульсирующую глупость самовлюбленного моллюска в красивой твердой оболочке раковины»); обыгрывание лозунгов и клише: «Спасибо товарищу Моцарту за нашу счастливую старость» (парафраз).
Все это свидетельствует о разнообразии использованных Д. Рубиной языковых средств и приемов, для создания комического и игрового начал. Среди них доминируют сравнения, повторы, просторечная лексика, устойчивые словосочетания и обороты, эвфемистические высказывания, авторская интонация, особое построение (с помощью повторения отдельных частей речи доминируют глаголы и глагольные формы), разные типы суффиксов, паронимия. Языковое разнообразие способствует не только проявлению комического эффекта, но и задает авторскую оценку и в целом образует стиль писателя и структуру текстового пространства, обусловленного также рамкой текста (куда входят заглавие, примечания, внутренние подзаголовки, эпиграфы, посвящения, авторские предисловия, обозначения дат и мест написания).
Отметим общие особенности прозы Д. Рубиной. Многие события жизни писательницы стали основой ее книг, автор говорит, что не стремится к фактической точности, поэтому речь идет о скрытой автобиографичности, организации ситуаций на основе авторского опыта. Далеко не всегда автор выводит в качестве alter ego (самого себя) лирического героя, чаще разбрасывает отдельные факты своей биографии в разных произведениях: «Это мой мир, я придумала его сама, и всех вокруг усердно превращаю в его обитателей: семью, друзей, соседей, своего пса» («Время соловья»).
«Мои близкие с редкой кротостью воспринимают то обстоятельство, что чуть ли не в каждом произведении фигурируют в самых разных ипостасях»; «Я, конечно, выдергиваю из собственной судьбы по нитке, а порой и канаты вяжу, но не так, чтобы оголиться полностью. Знаю, что многие воспринимают меня как акына, живописующего себя, свою семью, свое ближайшее окружение. Но вы уж не отказывайте мне в толике воображения. Я писатель лукавый, часто использующий театральный прием, маску, всякие прочие «обманки»», – заявляет автор.
Д. Рубина относится к писателям, великолепно владеющим разными культурными кодами, поэтому поясним одну мысль ее высказывания. Традиционно обманка служила развлечению зрителя, использовалась, чтобы подшутить над ним, ввести в заблуждение: например, рисовалось окно на «глухой» стене. Разнообразную игру в текст автор и предлагает своему читателю: «К сотворению мифов я отношусь буднично-одобрительно. Я и сама мастерю их направо и налево» («Воскресная месса в Толедо»).
Скрытая же автобиографичность обусловливает такую особенность, как особый документализм, насыщенность повествования разными фактами и подробностями. Она даже чувствует себя уставшей «от своих собственных историй, от историй собственной семьи, которые всплывают в моей памяти. с какой-то безжалостной, ослепительной вещественной обыденностью!» («Коксинель»). После переутомления лечить расшалившиеся нервишки ей тоже советуют творчеством – «Ведь в ваших руках главное лекарство, недоступное другим: сядьте и выпишите всю горечь и соль, и отраву» («На исходе августа»).
Множество историй-воспоминаний вплетаются в ткань романа «На солнечной стороне улицы». Правда, писательница не всегда последовательно точна, некоторые моменты могут быть переданы неВЕРно (описание памятника героям романа А. Фадеева в повести «Камера наезжает»), и это не случайно. Автор создает особый условный мир, некую мифологическую страну, которая и реальна и нереальна одновременно. Поэтому и разбрасывает отдельные биографические ситуации по разным текстам, щедро передает героям свои мысли, чувства, настроения, переживания. В повестях и романах она в основном проводит своеобразное исследование, представляя в качестве топоса интересующее ее пространство со своим кругом героев и свойственными им отношениями. Таково скрупулезно точное описание городка близ Иерусалима в «Последнем кабане из лесов Понтеведра»:
«Я чувствую настоятельную, хотя и запоздалую потребность познакомить читателя с топографией нашего маленького, но весьма плотно и разнообразно спроектированного городка». И далее с помощью эпической интонации начинает говорить о данном топосе: «Как и во всяком уважающем себя городе, у нас есть...»
Пространство книг изобилует описаниями, в них действует множество героев. Для автора важны две составляющие героя – его психологический портрет и владеющие им чувства, настроения, переживания. Стремясь к максимальной выразительности, подчиняясь «логике характера», Д. Рубина применяет гротеск, заостряя и подчеркивая доминирующий признак. Иногда в описании содержится указание на отдельные качества или особенности внешности, возраст (порывистый мальчик, курчаво-античный затылок и т.д.).
Ряд образов наделяется обобщенными чертами, превращаясь в типы времени. Тогда их личная судьба вписывается в определенные временные обстоятельства. В образную систему входят и архетипы, среди них доминирует архетип дома (дом-автобус, дом-караван) [67]. Исторически архетип «дом» связан с понятием места, «где живут люди, объединенные общими интересами, условиями существования»; его синонимами являются семья; надежное место и т.д. В обыденном сознании дом предстает как нечто постоянное, недвижимое. В прозе Д. Рубиной налицо трансформация традиционной семантики дома как жилища в «дом на колесах», архетип приобретает полярную структуру. «Водитель автобуса – не безликий некто. Он – хозяин, причем полновластный.», – замечает автор в эссе «Израильский автобус».
