Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

Эссе и рассказы становятся прологом к крупной форме, роману. Сюжет нередко прорабатывается в малой форме, затем трансформируется в роман. Граница между жанрами оказывается подвижной, рассказ напоминает очерк, краткую зарисовку. В одном из таких произведений «Я и ты под персиковыми облаками» Д. Рубина сообщает о своем герое, собаке по кличке Кондратий, что «он – прототип одного из героев моего романа».

Самобытное творчество Д. Рубиной затрудняет его оценку. Сама писательница иронически замечает: «Одно время я фигурировала по половому признаку – в обойме «женской прозы». Но, к счастью, вовремя уехала. Кажется, теперь я гожусь в «русскоязычные прозаики», или в «зарубежную литературу на русском языке», или в «израильские русскоязычные авторы»».

Точнее оценивать ее творчество по доминирующим жанровым формам. Д. Рубина – превосходный рассказчик, многие ее истории напоминают байку, анекдот, случай, роман и эссе. Подобные формы распространены в русской литературе ХХ в. и встречаются в творчестве М. Зощенко, Н. Тэффи – признанных рассказчиков, чей творческий опыт учитывался многими писателями. Сравним некоторые тексты:

Разнообразные истории, рассказываемые героями Д. Рубиной, можно сравнить и с народными историями о Ходже Насреддине. Фольклорная традиция сказалась в ее творчестве и в использовании разной по составу лексики.

Рассмотрим один из рассказов Д. Рубиной «Яблоки из сада Шлицбутера» (1989), ставший своеобразным прологом к ее «израильской прозе», в котором доминирует так называемый еврейский вопрос. Сюжет рассказа внешне незамысловат, в нем повествуется о том, как героиня (сама Дина Рубина) летит в Москву по своим делам. Кроме того, она должна передать в редакцию рассказ своего знакомого. Придя в редакцию, героиня, назвавшаяся бухгалтером, видит стоящий в углу «мешок, доверху набитый бледно светящимся «гольденом»», и невольно начинает вспоминать.

В памяти всплывают картинки детства – сарай деда, где «пахло яблоками, пылью старых газет, мешками, ветошью». Ключевым в описании становится слово «золотой» как символ утраченного и обретаемого в воспоминаниях прошлого – «тонко звучащий в воздухе аромат «гольдена» все витал и витал надо мною». Образ детства как утраченного и обретаемого с помощью памяти воспоминания (райское детство) традиционен для плана прошлого, он дополняется многочисленными библейскими ассоциациями: «Пять яблонь сорта «гольден» росло во дворе моего деда, в Рыночном тупике Кашгарки – самого вавилонского района Ташкента». Связь с библейскими сюжетами подчеркивается и лексико-ритмическим строем: «Торжественно, точно речь шла о яблоках из райского сада», «Тоном царя Соломона, отдающего приказы не самой сообразительной из своих жен» (возвышенная сравнительная характеристика резко снижается иронической интонацией). Герой воспринимается как «великомученик» (говорится о том, что он «в качестве видного космополита украшал-таки собою нары»), упоминается и «апостольская лысина». Мотив изгнанничества дополняется временной деталью.

Собственно повествование выстраивается из нескольких временных планов, формально ведется из настоящего и прошлого. В каждом из них существуют свои события, связанные с жизнью конкретных героев, поэтому план прошлого состоит из контрастно расположенных событий – радостного детства героини и военной юности героя. Получается, что прошлое делится на то, что было сорок лет тому назад, и недавнее прошлое. Вспоминая, героиня одновременно сообщает и некоторые свои соображения по поводу настоящего, обозначая его то любопытным временем, то эпохой застоя; рассказывает другие истории (о друге Лутфулле, который живет без паспорта), вновь возвращая действие назад.

Параллельно говорится о происходящих в настоящем времени событиях, приводится содержание рассказа, которое героиня передает в редакцию. Он выстроен как своеобразная параллель основному сюжету: герой также рассказывает о себе «и – слово за слово – . вспоминает всю свою жизнь, трагикомичную, как это водится у подобных персонажей». Оказывается, что реальный персонаж рассказа когда-то был влюблен в одну из двоюродных бабок героини, которую после издевательств повесили немцы.

Сложное переплетение множества сюжетных линий, дополнительные истории, включаемые в повествование, описания разнообразных состояний героини, в том числе и ее возможные подсознательные перемещения, создают внутреннюю динамику, усиливают читательский интерес. История не завершена, «располовиненная» душа героини задается мыслью, что испытываемое ею чувство приходит поздно, «бывает – слишком поздно, иногда – в последние минуты, когда, беззащитного, тебя гонят по шоссе. Прикладами. В спину». Лейтмотивом звучит вопрос, заданный героиней: «Чья я, чья?»

Синтаксические паузы, выделяемые графически, номинативные предложения, риторические восклицания, диалогические вставки в повествование, инверсии («отвечаю я вдохновенно»), формулы («он живет в доме, построенном еще дедушкой, с тремя своими братьями и пятнадцатью племянниками») наряду с постоянными сюжетными перебивками, единоначалие некоторых фраз или абзацев («я шла», «я брела»), повторы («сердце мое тихо тронулось в груди и закачалось», «сердце мое тихо тронулось и закачалось») создают особый ритм, что позволяет говорить о музыкальном построении произведения.

Отметим, что множественные сюжетные линии (внешние и внутренние) приводят к появлению разнообразных персонажей, В. Литвинов пишет, что ассоциативно-штриховой стиль писательницы позволяет «даже на малой площади проследить целую жизненную историю, вывести галерею персонажей, представляющих самые различные типы душевной организации».

Интересен персонаж с необычным именем Царица Савская. Для автора важна внутренняя семантика имени, как на самом деле зовут саму героиню, узнаем из ее воспоминаний («тут прибежала Рахилина Динка») и по ходу развития действия («Трех дочерей Давида знали все. .Ты чья?. Я – Ритина»).

Портретная характеристика героини живописна: «Вторая тоже была полной, но по-иному – крепко сбитой, цельнокроенной. Она звенела серьгами, браслетами, бусами, шевелила бровями, сросшимися на переносице и потому напоминавшими пушистую гусеницу, и похожа была на царицу Савскую». Назвав героиню библейским именем, автор дополняет первоначальное определение, делая его постоянным – «цельнокроенная спина». К атрибутивным признакам относятся также «царственный жест» «длани» (руки), «ободряющая улыбка с обольстительных уст», «необъяснимая гордость». Даже в голосе проявляются особые признаки – презрительная властность, загадочность и торжественность. Использование разговорной лексики проявляется и в диалогах, где героиня говорит «властно-певуче» и в то же время активно используя обиходные словечки и обороты («У кого есть мозги в голове. у того они есть»). Позже окажется, что она – дочь героя.

Образ строится из отдельных составляющих, в которых доминируют авторские эпитеты (нередко оценочного характера), сравнения. Часто дается опосредованная характеристика («молодая особа со свежими щеками», «маленькая пучеглазая старушка»), персонаж номинируется, но не проявляется как действующее лицо, оставаясь частью портретного фона, где доминирует одна или несколько главных историй. К числу особенностей рассказа отнесем и постоянные реминисценции, встречаются, например, скрытые отсылки к предыдущим рассказам (так, «временное расставание души и тела» происходит в рассказе «Астральный полет души на уроке физики»).

Итак, своеобразие творческого метода Д. Рубиной определяют особенности сюжетосложения, тщательная организация поэтических приемов. Обозначенные особенности и позволяют говорить об индивидуальной манере автора. В прозаических произведениях Д. Рубиной доминируют несколько проблем: еврейский вопрос, взаимоотношения людей разных поколений, жизни и смерти, любви. Обычно действие происходит в хорошо знакомой автору среде: киностудии, редакции, домашней обстановке. Так, в романе «Вот идет Мессия» («Вот идет Машиах!») рассказывается о жизни еврейской диаспоры, состоящей в основном из эмигрантов. Автор полагает, что Израиль, сравниваемый ею с Верховным Режиссером, «извергает бесконечное количество сюжетных ходов, типажей, разнообразных коллизий» и представляет своеобразную «игровую площадку».