Великая Отечественная на Черном море. часть 1 (СИ)

Не согласовывая с Петровым своего «особого» взгляда на ситуацию, вечером 5 ноября Ф.С. Октябрьский доносил в Ставку: «…Положение Севастополя под угрозой захвата… Противник занял Дуванкой – наша первая линия обороны прорвана, идут бои, исключительно активно действует авиация…Севастополь пока обороняется только частями флота – гарнизона моряков… Севастополь до сих пор не получил никакой помощи армии… Резервов больше нет… Одна надежда, что через день-два подойдут армейские части… Исходя из данной обстановки, мною принято было решение, написано два донесения… я до сих пор не получил никаких руководящих указаний… Докладываю третий раз, прошу подтвердить, правильны ли проводимые мной мероприятия. Если вновь не будет ответа, буду считать свои действия правильными… Если позволит обстановка, довести дело эвакуации до конца, после выполнения намеченного плана ФКП флота будет переведен в Туапсе, оттуда будет осуществляться руководство флотом и боевыми действиями на Черноморском и Азовском театрах».

Обратите внимание на последние строки телеграммы, в разной интерпретации они повторятся еще несколько раз, при усложнении обстановки под Севастополем, и до боли знакомые мотивы прозвучат в последней телеграмме, отправленной Филиппом Сергеевичем 30 июня 1942 года. Ход мыслей Филиппа Сергеевича в Москве поняли правильно, – уже спустя два часа после получения телеграммы Октябрьского адмиралом Кузнецовым на КП флота пришел ответ: «Октябрьскому. Нарком приказал (в) связи (с) обстановкой Вам находиться в Севастополе. Алафузов».

Вот тебе, блин, и эвакуация в Туапсе… Разве тут до проблем с какой-то «Арменией»? Тем не менее, механизм эвакуации продолжал набирать обороты…

Можно нисколько не сомневаться, что погрузка раненых бойцов и медицинских учреждений была организована на уровне начальника медсанупра флота, список эвакуируемых учреждений и перечень имущества был утвержден начальником тыла флота, – об этом остались многочисленные воспоминания, подтверждающиеся документами. Что же касается списков эвакуируемых граждан, то если бы они и были, то впоследствии их постарались бы уничтожить те, кому очень не хотелось оглашения числа и личностей эвакуированных, потому как официально эвакуация из Севастополя строго контролировалась и всячески ограничивалась. В своем описании истории с гибелью «Армении» тот же «правдолюбивый» Александр Борисович Широкорад решительно утверждает, что посадку гражданского населения на судно никто не контролировал и никто не фиксировал. Чтобы подобное утверждать, нужно не знать специфики расположения причалов Корабельной бухты, имевших только три выхода: на территорию морского госпиталя, на территорию артзавода и на территорию Морского завода. Все три выхода во все времена жестко и надежно контролировались. Кто поверит, что ход посадки не контролировался усиленными нарядами войск НКВД на морском транспорте?

Пройдет 9 часов и в предутренней мгле 7-го ноября в Ялте, ожидавшей немцев в ближайшие часы, у трапов и вдоль борта «Армении» выстроятся воины НКВД с винтовками наперевес, контролируя посадку. Стоило после этого утверждать, что накануне в Севастополе у режимного причала некому было организовать и проконтролировать посадку? Нагнетание страстей, усугубление и без того непростой обстановки – это дело нужное, но лучше было бы Широкораду оставить этот прием для московских салонов.

Если кто-то и исхитрился проскочить между носилками с ранеными, то это были исключительно родственники местечковых вождей, обеспеченные соответствующими пропусками. Если безобразные явления бесконтрольной посадки на суда и имели место в других случаях, то это бывало при паническом оставлении портов. В случае с «Арменией» при ее стоянке в Севастополе, это полностью исключалось. Факт организованной посадки на «Армению» гражданского населения никто и не пытается отрицать, но это были, прежде всего, семьи рабочих Морского завода, рабочие коллективы которого подлежали эвакуации, и представители семей совпартноменклатуры, которые по каким то причинам еще не покинули блокированный город. Факт покидания города первой и особенно – второй категорией граждан особенно не афишировался. Списки эвакуируемых, наверняка составлялись администрацией завода, согласовывались с особым отделом, управлением коменданта гарнизона и визировались на уровне Военного совета флота. Если это по каким-то причинам не было выполнено, то именно эти должностные лица были ответственны за нарушения, допущенные в процессе эвакуации, и ответственности с них никто не снимал. Если уголовное дело по факту гибели судна не было своевременно возбуждено, то теперь еще не поздно уточнить отдельные детали. Начальником тыла флота был контр-адмирал Заяц, начальником гарнизона – генерал-майор Моргунов, комендантом гарнизона – подполковник Старушкин, членом военного совета – дивизионный комиссар Кулаков при командующем – вице-адмирале Филиппе Сергеевиче Октябрьском.

Кто поначалу мог предположить, что на «Армении» окажется столько людей? Ведь изначально – комфортабельный лайнер, совсем недавно переоборудованный в санитарный транспорт, казался идеальным средством для эвакуации, в отличие от тех же боевых кораблей, не говоря уже о танкерах, сухогрузах и пр. За весь 1941 год ни один наш надводный корабль на Черном море не только не был потоплен, но даже не был атакован неприятельскими надводными кораблями или подводными лодками. Единственную опасность представляла авиация врага, но немецкие бомбардировщики и торпедоносцы тогда еще не имели радиолокационных прицелов для ночной атаки кораблей в море. Ночной переход судна на Кавказ был бы вполне безопасен. Кроме того, «Армения» несла все огни и знаки, положенные госпитальному судну. Казалось бы, идеальный вариант для эвакуации…

Сколько человек погрузилось на «Армению» определить трудно. От нижних отсеков до капитанского мостика люди стояли плотной массой. Носилки с тяжелоранеными поднимали вертикально, чтобы освободить место. Согласно «Хронике…» и «Справочнику потерь…», при гибели судна погибло около 5000 человек. Как мы уже говорили, эта цифра вполне реальная.

Вечером 6-го ноября «Армения» отходит от причала в Корабельной бухте Севастополя и берет курс на Туапсе. Для сопровождения судна был выделен только один морской охотник МО-041 под командованием старшего лейтенанта Кулашова. При столь слабом охранении следовало бы дождаться темного времени суток, но «Армения» покинула Севастополь в 17:00, то есть, засветло. Любопытно, что все последующие годы время выхода «Армении» из Севастополя не указывалось даже в секретной «Хронике Великой Отечественной войны Советского Союза на Черноморском театре», где с точностью до минуты указывалось время выхода и входа в порт даже самых малых судов. По свидетельству многочисленных свидетелей, не попавших на «Армению», судно отошло от причала Корабельной бухты 6 ноября в 17 часов.

Уже в море капитану приказали подойти к Балаклаве. На траверсе входа в Балаклавскую бухту к вставшему на якорь судну подошли два катера погранохраны НКВД, с которых были перегружены деревянные ящики. На борт поднялись и сопровождающие груза. Перегрузка тяжелых ящиков на открытом рейде заняла не менее часа, в целом же задержка на рейде Балаклавы составила 3 часа. Существует вполне обоснованное предположение, что на борт судна были приняты картины с экспонатами передвижной выставки – «Основные этапы развития русской живописи» из коллекции Русского государственного музея, которую война застала в Алупке. Версия эта требует дополнительной проработки, так как по учету Русского музея из 183 экспонатов 60 произведений искусства вернулись на постоянное хранение в фонды музея. Именно эта подборка полотен русских мастеров, отправленная из Ленинграда в Крым, бесследно исчезла с тех пор и по официальной версии считалась, не без оснований, почищенной оккупантами. Несомненно, что указание на эвакуацию этих бесценных полотен поступило из Москвы, прошло по линии Военного совета флота и его невыполнение грозило большими неприятностями командованию флота и, прежде всего – члену Военного совета дивизионному комиссару Кулакову.