Серебряные крылья

тренировку в кабине самолета.

— Если сдаст мотор — прыгай с парашютом. На лес не садись. На днях сел на пашню — и то

перевернулся, рука и сейчас почти не действует.

Я улыбнулся, вспомнив один любопытный момент из Петиной летной биографии.

Как-то раз после вынужденного десятидневного перерыва Петя выпросил у командира звена

Алхимова разрешение слетать по кругу. Но шасси на взлете убрать не смог: левая рука не работала.

Получил нагоняй за то, что «забыл» убрать шасси, и разрешение на боевой вылет.

Взлетели с Алхимовым. И опять Пете никак не удавалось оттянуть на себя ручку уборки шасси

левой рукой. А командир встал на боевой курс. Злился Алхимов. Опять Вернигора шасси забыл убрать.

Не помогло и постукивание кулаком по лбу. Вернигора видел и понимал все жесты командира. Но не так-

то просто убрать шасси больной рукой. Только у самой линии фронта Петя зажал ногами ручку

управления, а правой рукой, еле дотянувшись, убрал шасси. Скорость заметно увеличилась.

Вернигора рассказал об этом только Токареву, а тот — мне. Дружба!

Через час закончили изучение кабины. Прилетели Николаев, Романенко и сразу пришли на наш

самолет.

— Ну, готов?

— Готов.

— Докладывай.

По порядку доложил назначение каждого рычажка, каждого прибора, кнопки. Петя одобрительно

кивал головой.

— Знаешь! — сказал Николаев.

— Можно выпустить в воздух, — добавил Романенко.

— Одна рулежка — и взлетай, — решил командир полка.

Через десять минут самолет в воздухе. В полете легко. Самолет беспрекословно слушается рулей.

Но впереди посадка. Первая посадка после длительного перерыва в полетах.

Пот градом льет по спине и лицу. Плохо виден аэродром. Но вот самолет уже бежит по ровной

площадке, и тормоза, как удила, резко сбавляют его бег.

Командир доволен:

— Ничего, еще один полет: сходишь на станцию Барыбино, оттуда — домой. Повнимательнее будь

на посадке.

Выпускает и тренирует меня сам командир полка но двум причинам. Во-первых, летчики

подламывают машины на взлете и особенно на посадке. Ребята молодые, неопытные, техника

пилотирования довольно сложная, да и аэродром к тому же очень маленький. Поэтому командир полка,

как самый опытный инструктор, лично готовил и выпускал летчиков в воздух после перерывов в полете.

Во-вторых, маловато осталось летчиков в полку. Все еще велики боевые потери. Ребята горячие,

лезут в самое пекло, вот и гибнут. Задор есть, а опыта нет. Поэтому командир полка очень осторожно

принимал решения относительно первых боевых вылетов. Излишний риск в подобной ситуации был ни к

чему.

Имелись и другие причины, заставившие командира полка обратить особое внимание на

подготовку каждого летчика.

Недавно командир звена Кравченко после штурмовки противника не нашел своего аэродрома. Под

Москвой преобладают леса, небольшие полянки, пашни. И нашу полянку — аэродром — не так-то легко

отыскать. Пришел Кравченко после выполнения боевого задания к расположенной вблизи станции

железной дороги, но не опознал ее. Все станции похожи, особенно под Москвой. И решил летчик

воспользоваться уже проверенным способом восстановления ориентировки: линейным ориентиром —

железной дорогой.

Снизился на бреющий, попытался прочитать надпись на станционном здании, но задел за провода.

Самолет приземлился недалеко от станции, летчика отправили в госпиталь.

— Запомни, — наказывал мне Николаев, — будешь идти с Каширы к Москве, не перепутай

станции Белые Столбы и Барыбино. В Белых Столбах сначала моет через речку, потом станция, в

Барыбино наоборот. Кроме того, у этой станции водонапорная башня.

Все понятно. Взлетаю, делаю круг над площадкой, два — над станцией. Потом — заход на

посадку. Посадка трудная, даже губу прикусил от напряжения.

— Ничего! — И Николаев подтолкнул меня к Романенко: — Получай летчика. За одного битого

двух небитых дают. — И улыбнулся.

Романенко серьезен, он вообще редко улыбается. Ему уже 28 лет. Короткие черные волосы,

сутуловат. Но крепкий, приземистый, сильный. Глаза так и вонзаются, словно две черные булавки.

Насквозь видит. На плечах черно-серый реглан с сотней царапин и потертостей.

— Пошли, — сказал Романенко и похлопал по плечу.

Подошли к самолетам. Три «мига» стояли рядом, в линеечку. Носы гордо подняты, винты застыли.

До чего же красивы! Крылья низкие, консоли чуть приподняты. Хвостовое оперение маленькое,

аккуратное, симметричное. Эх! Если бы они были из дюраля, а не из дельта-древесины! Далеко бы

«мессерам» до них!

Роман поставил задачу коротко, ясно.

Вернигора идет слева, он более опытный — уже 20 боевых вылетов, я — справа. Если покачал

крыльями — внимание. Два крена вправо — Вернигоре перейти вправо. Покачал крыльями и пошел вниз

— не теряй из виду и делай то, что делает командир.

Все ясно. Через несколько минут звено в воздухе. Роман впереди, Петя слева, я справа. Идем к

Веневу штурмовать мотоколонну. Идем в тыл к немцам. Неприятный холодок бежит по спине, но тут же

исчезает: некогда думать об опасности, нужно держаться в строю, и мы с Петей стараемся. Звено — как

на параде, Роман показывает большой палец. Это значит, он доволен.

Внизу Ока. Пересекаем ее перпендикулярно. Через 15—20 километров линия фронта. Напряжение

возрастает. Ручка управления сжата. Усилие над собой — и ручка снова мягко ходит в руке, становится

легче, но это ненадолго. Сказывается напряжение первых вылетов. Ничего не поделаешь, нужно

влетаться, тогда будет легче.

Роман качает крыльями: «Внимание». Потом следуют два резких крена вправо. «Понятно,

перестраивает клин в правый пеленг». И действительно, Петя чуть снижается и плавно переходит вправо.

Впереди Роман, правее и за ним я, за мной Вернигора. Это боевой порядок перед атакой. Но где же цель?

Роман покачал крыльями, резко пошел влево вниз.

«Не отстать, не потерять командира», — мелькает в голове. Внизу дорога, на ней маленькие

коробочки с головками, словно жуки. Это немецкие грузовики с солдатами. Фашисты идут на Каширу.

Самолет Романенко резко снизился, вышел на прямую и вдруг выплеснул поток красновато-белых

брызг — сотни светящихся снарядов. Трассы от пулеметов пропадали где-то на дороге у самых

вражеских машин.

Пора и мне стрелять, но между целью и моим прицелом — самолет командира. «Малая дистанция,

поспешил с разворотом, — подумал я. — Пора выводить самолет из пикирования». Стрельбы не

получилось. Низко прошел над колонной. Немцы бежали от машин, некоторые повисли на бортах. Но

многие грузовики шли вперед, не останавливаясь.

Обида на себя и ненависть к врагу сжали горло. Ну как же так? Видел своими глазами, что делают

фашисты на нашей земле, а построить правильно атаку не сумел. Пальцы правой руки снова ставят

гашетку пулеметов на предохранитель. Стыдно, неприятно: исправный самолет, сотни снарядов в

патронных ящиках, внизу фашисты, а я не сумел использовать оружие против врага.

Ненависть прояснила ум. Я немного отстал от ведущего. Хорошо были видны огненные трассы

Пети Вернигоры. Они ложились точно на дорогу, на машины. Петя выходит из атаки, а Романенко снова

начинает стрельбу. Огненное кольцо смыкается.

На этот раз я удачнее развернулся на цель. Самолет снижается. В прицеле грузовик. Огонь.

Короткая трасса. Чуть подтягиваю ручку управления на себя, угол пикирования уменьшается, но

скорость большая. Уже не одна, а несколько машин проскакивают через перекрестие прицела. Огонь

почти непрерывный. Мелькают щепки, отлетающие от бортов машин, видны очаги пламени, то здесь, то

там вспыхивающие под самолетом, и фашисты, прыгающие с бортов.

Впереди слева Роман усиленно покачивает крыльями: «Сбор».