Авиация и космонавтика 2012 11

Авария эта случилась, повторяю, 26 июля, а три дня спустя произошло то важное в жизни Древницкого событие, о котором уже было упомянуто: Юзеф Маврикиевич обвенчался с жительницей Казани Ольгой Николаевной Соколовой.

На полеты в Казань Юзеф Древницкий приезжал еще не раз: в 1900, 1909, 1910, 1912 годах. Не удивительно, что в газетах его стали называть «казанским авиатором».

После на редкость удачных полетов в Крыму я в 1900 году, весной, поехал в Екатеринослав, куда, само собою, отправил шар, парашют и прочий багаж.

Приехав в Екатеринослав, я справился на вокзале, прибыл ли мой багаж. Получил утвердительный ответ и успокоился.

Утром в назначенный для полета день я послал служащего на вокзал за багажом и, к моему ужасу, узнал, что багаж мой, сданный по одной квитанции, прибыл в Екатеринослав не весь: ящика с парашютом не хватает.

По наведенным справкам оказалось, что мой парашют ошибочно железной дорогой направлен в какой-то другой город, откуда доставят его обратно только дней через восемь-десять.

Без парашюта я побоялся совершить полет на монгольфьере, а потому отправился к местному полицмейстеру заявить о случившемся и о моем решении перенести полет до прибытия в Екатеринослав парашюта.

Полицмейстер и слышать не хотел о перенесении полета на другой день, мотивируя это тем, что предварительная продажа билетов на полет была весьма значительна, что публика соберется на место полета в громадном количестве, и отмена может вызвать недоразумение и скандал.

Я бросился было к губернатору, графу Келлеру, но последний оказался на стороне полицмейстера. Делать было нечего. Пришлось совершать полет без парашюта…

Во время наполнения шара ветер дул от реки, почему я не счел нужным надеть пробковый пояс. Но не успел я подняться на высоту трехсот метров, как шар попал в полосу противоположного ветра, и его стало быстро относить к разлившемуся на десяток верст Днепру.

Управлять монгольфьером нет никакой возможности. Воздухоплаватель предоставлен судьбе и может рассчитывать разве на счастливый случай и благоприятные обстоятельства. Приспешить или задержать спуск монгольфьера аэронавт не в состоянии: шар, наполненный нагретым воздухом, опускается по мере охлаждения в нем воздуха, и чем быстрее такое охлаждение происходит, тем быстрее спуск шара.

Когда я с шаром очутился на середине широко разлившегося Днепра, холодные воды последнего стали оказывать на горячий воздух шара пагубное влияние, и шар стал с большой быстротой опускаться.

Видя, что неминуемо попаду в воду, а лодок на реке нет, я стал изо всей силы кричать стоявшим на берегу людям: «Лодку давай!». И к моему глубокому изумлению убедился, что или меня не услышали, или на стоявших на берегу напал столбняк.

Между тем я все быстрее и быстрее падал и, наконец, окунулся с головой в воду. Хотя я плавать совершенно не умею, но инстинкт самосохранения подсказал мне, что лучше, если я постараюсь выплыть из-под шара, который, как- никак, в наполненном виде довольно долго удержится на воде. Это мне удалось сделать, а затем я ухватился за оболочку шара, взобрался на него и так, подгоняемый ветром, поплыл.

А лодок на реке все еще не было: никому, очевидно, не приходила мысль поспешить мне на помощь.

К счастью, мой импровизированный челн отнесло к прибрежным кустам, где он и застрял, и у меня оказалась возможность выбраться на берег.

Как потом я узнал, стоявшие на берегу Днепра люди слышали мой зов, но плохо его разобрали. Им послышалось, что я кричу: «Водку давай!». И рассуждали вполне как будто резонно: как же ему-то туда на воздух водку подашь? Удивительное требование!..

Панаевский сад в Казани

Деньги, зарабатываемые полетами, являлись для Юзефа Древницкого главным средством к существованию. Сборы же зависели от числа зрителей, купивших билеты на взлетную площадку. Вокруг монгольфьера устраивались сиденья в несколько рядов или расставлялись стулья.

Стоимость билетов была вполне доступной и практически не менялась в течение многих лет. Места в первом ряду, самые удобные для наблюдения за подготовкой шара к полету, стоили один рубль. Места во втором ряду – копеек шестьдесят. В остальных – сорок. Места стоя – копеек тридцать. Дети, учащиеся и нижние чины платили половину. Цены в зависимости от города, где устраивались полеты, могли колебаться.

В газетных объявлениях и афишах нередко можно было прочесть о том, как это интересно – своими глазами увидеть процесс наполнения шара, подготовку его к полету и, наконец, самый зрелищный момент – взлет монгольфьера с аэронавтом.

Но эти доводы действовали далеко не на всех. Многим, даже и вполне обеспеченным людям, жалко было расстаться с полтинником, не говоря уже о рубле. Они рассуждали: «Зачем платить, если полет и прыжок можно увидеть отовсюду и совершенно бесплатно».

В любом городе, где устраивались полеты, наблюдалась одна и та же картина: все пространство вокруг сада, ипподрома или велотрека, откуда производился взлет, все ближайшие улицы и площади были заполнены «даровой» публикой.

Так было и при полетах Станислава Древницкого, и позже, когда начал летать Юзеф. Можно сказать, что любители посмотреть полет на даровщинку просто обкрадывали аэронавтов, подвергавших свою жизнь смертельной опасности.

Весной 1893 года в Вильне перед полетом Янины Мей вокруг Ботанического сада собралась такая масса бесплатных зрителей, что газета «Виленский вестник» даже выступила с укором по адресу публики, глазевшей на захватывающее действо, но не пожелавшей «уделить хоть какое-то вознаграждение женщине, рисковавшей своей головой».

То же было и в Самаре, при полете Юзефа Древницкого. «Благодаря прекрасной погоде, – писала "Самарская газета", – публики собралось несколько тысяч, но, к сожалению, не в саду, а вокруг сада. Дворянская, Алексеевская, Набережная были сплошь запружены народом и экипажами».

А при полетах Юзефа Древницкого в Крыму в 1910 году «Ялтинский вестник» с осуждением отмечал, что среди «даровых» зрителей, смотревших полет, «было немало интеллигентных и состоятельных лиц».

Чтобы хоть немного увеличить сбор, в толпу, стоявшую на улицах и площадях, бывало, посылали с кружками людей, которые, словно милостыню, собирали пожертвования «кто сколько может». Но и кружечники нередко возвращались ни с чем.

Правда, на аплодисменты, на крики «ура!» после прыжка и эти зрители не скупились. Более того, их восторженные возгласы были даже громче тех, что звучали в саду.

Иногда Юзеф Древницкий пытался сам обратиться к горожанам через газеты. Например, в июле 1912 года он написал открытое письмо в газету «Камско-Волжская речь», в котором взывал к совести образованных, интеллигентных казанцев, не стыдившихся «пользоваться даром трудами авиаторов».

Еще резче Древницкий выступил в «Оренбургской газете» осенью 1912 года, когда летал в Оренбурге. Он писал, что обращается не к тем, для которых и пятиалтынный составляет целый капитал, а к денежной публике, «которая на собственных и извозчичьих лошадях» запрудила всю площадь перед ипподромом.

«Как бы вы назвали мой поступок, – обращался аэронавт к оренбуржцам, – если бы я вошел в магазин и, облюбовав какую-нибудь вещь, унес ее, не заплатив денег». Он писал, что полеты обходятся ему недешево, «не говоря уже о риске, с каким они сопряжены».

Письмо заканчивалось так: «По моему глубокому убеждению, порядочный человек обязан, рано или поздно, уплатить за тот чужой труд, который он использовал для себя». Древницкий еще надеялся, что «денежная публика» заплатит за его труд и риск, хотя бы с запозданием.

Но и открытые письма аэронавта были гласом вопиющего в пустыне. И через год, и через два, и через три «даровых» зрителей нисколько не уменьшилось. В июне 1915 года, когда в Курске Юзеф Древницкий поднялся в воздух, по словам местной газеты, «за оградой сада стояли густые толпы народа, любителей бесплатных зрелищ».