Психоаналитическая традиция и современность

В частности, в русской научной литературе появились первые ссылки на «Исследование истерии», написанное Й. Брейером совместно с З. Фрейдом и опубликованное в 1895 году. В одной из статей Е. П. Радина обращается внимание на психотерапевтический прием Брейера и Фрейда (Радин, 1906, с. 510, 513). В 1906 году В. Гиляровский представляет реферат о работе Фрейда «Отрывки из анализа одного случая истерии», опубликованной в 1905 году в одном из немецкоязычных журналов (Гиляровский, 1906). В том же году Т. Юдин пишет реферат о работе американского врача Дж. Патнема, использовавшего в своей клинической практике метод психоанализа, благодаря которому во всех случаях он получил весьма хорошие результаты.

В 1907 году публикуется материал, автор которого упоминает о случае истерии, рассмотренном Фрейдом(Шентелич-Харцеско, 1907, с. 381), а также реферат А. Певницкого о статье В. Штекеля по теме состояния страха у невротиков и их лечения. Говоря об иллюстрации В. Штекелем теории Фрейда клиническими примерами, А. Певницкий подчеркнул ее практическое значение, так как, «зная механизм происхождения невротических симптомов, можно не только быстро, но и прочно их устранить» (Певницкий, 1907, с. 746). Таким образом, можно сказать, что в России врачи и ученые довольно рано проявили внимание к психоаналитическим идеям.

Интерес к психоанализу в России объясняется, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, Россия была открыта восприятию западноевропейских идей в самых разнообразных областях науки и культуры, а среди русской интеллигенции, наряду со славянофильством, был широко распространены прозападные умонастроения. Во-вторых, в недрах русской философии, психологии и медицины существовали такие представления, которые во многом предвосхищали некоторые положения, позднее оказавшиеся в центре психоаналитического учения Фрейда.

Выше было показано, что размышления о бессознательной психической деятельности человека являлись характерными и существенными для творчества Достоевского. Но представления о бессознательном имели место не только в сфере художественной литературы, но и в других областях философского и научного знания. К сожалению, во многих зарубежных и отечественных работах, посвященных истории развития психоанализа, содержится такое рассмотрение проблематики бессознательного, согласно которому она целиком и полностью выводится из западноевропейской философской и естественнонаучной мысли. Русские истоки остаются, как правило, вне поля зрения исследователей. Между тем, представления о бессознательной деятельности человека не были чужды русской философии, психологии и медицины, и, надо полагать, они сыграли далеко не последнюю роль в том, что психоаналитическое учение Фрейда с его акцентом на бессознательном психическом нашло благоприятную почву для своего распространения в России.

Действительно, история развития русской философии, психологии и медицины свидетельствует о том, что идеи о бессознательной деятельности людей привлекали к себе внимание многих теоретиков. В ХVIII веке А. И. Радищев, например, высказывал некоторые соображения по этому поводу применительно к процессам познания. Различая «чувственный» и «разумный» опыт и говоря о так называемом «нутрозрительном познании», он обращал внимание на человеческие страсти, которые, по его мнению, в состоянии оказывать заметное влияние на разум: «<…> едва изгладил ты стезю своему рассудку, как возникают предубеждения, восстают страсти и, налетев стремительно на зыблющееся кормило разума человеческого, несут его паче сильнейших бурь по безднам заблуждения» (Радищев, 1970, с. 742).

Но вряд ли стоит углубляться в дебри истории только для того, чтобы зафиксировать сам факт обращения русских мыслителей к идеям о бессознательном. Достаточно иметь в виду, что представления о бессознательном содержались в русской философской и естественнонаучной литературе того периода, который предшествовал возникновению психоаналитических концепций на Западе.

В русской философии второй половины ХIХ века размышления о бессознательном имели место в работах П.Л. Лаврова (1823–1900). У него нет специального учения о бессознательном, подобного философии Э. фон Гартмана. Однако примерно в то же время, когда Гартман писал свою «Философию бессознательного» и даже чуть раньше, Лавров высказал ряд соображений по поводу различных аспектов данной проблематики. Считая, что сознание человека имеет важное значение в его познавательной и художественной деятельности, он вместе с тем не прочь был рассматривать бессознательное в качестве некоего первоначала мира. В соответствии с этим он усматривал процессы развития человека и человечества как переход от бессознательных состояний к возникновению сознания и самосознания. Уделяя значительное внимание философии истории, Лавров подчеркивал, что она в своей теоретической деятельности характеризуется стремлением к переходу от бессознательного построения мифологических схем к сознательному конструированию философских систем, в то время как в своей практической деятельности стремится заменить бессознательность целесообразностью.

Размышления о философии истории с ее переходами от бессознательной деятельности к осознанной и целесообразной содержались в работе Лаврова «Что такое антропология» (1860). В этой же работе, как, впрочем, и в целом ряде других публикаций, включая «Три беседы о современном значении философии» (1860), он ставил вопрос о роли бессознательного в художественном творчестве. Понимая под творчеством процесс образования стройных форм, Лавров исходит из того, что художник – прежде всего человек, который знает, верит, чувствует, желает, следовательно, его внутренний мир невольно бессознательно соприсутствует при процессе творчества. Поэтому-то, как считает он, произведение искусства потрясает лишь тогда, когда в нем отражено подлинно человеческое. В этом случае произведению искусства передается «сила жизни» непосредственно через личность, бессознательно проецирующую свой внутренний мир, но творящую свободно и сознательно. Другое дело – область мифологии, где художественные образы не носят на себе печать индивидуальности и где свобода художника стеснена определенными предписаниями, не зависящими от его идеалов. Эта область сливается «с первоначальным бессознательным творчеством и потому носит на всем своем протяжении следы неполного создания» (Лавров, 1965, с. 543).

Полагая, что содержание художественных произведений входит в их форму во многих случаях бессознательно, Лавров одновременно ставит вопрос о нравственном достоинстве каждого человека, в том числе и художника. В его понимании форма творческой деятельности создается человеком, способным внести в нее свое нравственное содержание, но произведение может обладать художественными достоинствами и не иметь нравственных. Подлинное художественное произведение, воздействующее на людей и оставляющее неизгладимый след в истории, – это то, в котором, как считает Лавров, совпадают художественные и нравственные достоинства его творца. Поэтому в процессе творчества художник должен проникнуться необходимостью достижения своего эстетического и нравственного идеала, что под силу только подлинной личности. По словам Лаврова, «истинно человеческая личность бессознательно нравственна при художественной деятельности, бессознательно художественна при нравственной» (Лавров, 1965, с. 486).

Осмысление проблемы бессознательного осуществляется Лавровым также в его «Исторических письмах» (1868–1869). Разделяя действия людей на сознательные и бессознательные, он выделяет три группы потребностей и влечений человека. Первая группа их «вытекает бессознательно» из физического и психического устройства человека. Вторая группа проистекает «столь же бессознательно» от общественной среды или от предков в виде привычек, преданий, обычаев, вообще культурных форм. И только третья группа потребностей и влечений может быть охарактеризована как сознательная, как свободный и самостоятельный продукт личности. К этой группе относится, прежде всего, деятельность, основанная на учете личных интересов к расширению сферы знания и преобразования окружающего его мира.