Радость

Поскольку эмоциональная боль служит представлением конфликта между каким-то побудительным импульсом и страхом перед его выражением, то ее можно исключить либо путем полного подавления данного импульса, либо путем устранения страха, который блокирует полное выражение соответствующего побуждения. Пациентка по имени Джулия недавно жаловалась мне, что после нескольких месяцев терапии у нее все равно нет хорошего самочувствия. Мы побеседовали с ней на темы, связанные с ее сексуальными отношениями с мужем, которого она воспринимала как человека страждущего и убогого. Его эротические ухаживания оставляли ее холодной, хотя другие аспекты собственного брака ей нравились. Я неизменно призывал Джулию быть искренней по отношению к самой себе и своим чувствам и поддерживал ее в том, чтобы не поддаваться сексуальным домогательствам супруга, если она не испытывает на то желания. Подобная поддержка позволила ей добиться довольно-таки значительного прогресса, но она по-прежнему находилась в состоянии конфликта. «Я боюсь рассказывать вам, что я чувствую, — говорила она мне, — боюсь признаться, что не люблю своего мужа, потому что вы велите мне оставить его. Если же я скажу, что вовсе не чувствую результатов прохождения терапевтического курса, то вы посоветуете мне прекратить его». Это был в точности тот же самый конфликт, который был у Джулии с матерью, которая, как я уже писал выше, говорила ей, что счастье (иными словами, радость) — это вовсе не то, в чем состоит и к чему сводится жизнь.

С точки зрения ее матери, жизнь заключалась в том, чтобы существовать для других. Джулия пояснила, что мать относилась к ней по-особому. «Она говорила, что только я — ее настоящее дитя, ее шелковая и бархатная. Она нуждалась во мне, и я должна была жить ради нее. Вот как я потеряла саму себя». Джулия отлично понимала, что в результате отсечения своих чувств она оставила в своей личности пустое пространство, дыру, которую ранее занимала ее мать. Необходимость отдавать себя — а не себе — приводила к тому, что она постоянно чувствовала себя одинокой, пустой, нереализованной и печальной. «Но, — добавляла она при этом, — я не хочу отправиться в то зияющее пустотой место и изо всех сил противлюсь этому, хотя и знаю, что поступить надо именно так. Меня это настолько задевает и ранит, что я тут же запрыгиваю прямиком обратно в свою голову». Джулия как бы уходила от своего живота, от брюшной полости, где она ощущала подспудную печаль из-за потери своего Я; но сам этот акт ухода на самом деле означал отказ от собственного Я. Могу лишь добавить к этому, что бегство от «низа» отсекало значительную часть сексуальных чувств Джулии, а это в большой степени способствовало ее сексуальному конфликту с мужем.

Все чувства возникают в результате телесных процессов и должны пониматься и истолковываться в терминах этих процессов. Многие из наших чувств произрастают из прошлого опыта и отражают его. Печаль, которую испытывала Джулия, отражала ее болезненное ощущение утраты своего телесного Я. Произнося слова вроде «это так сильно ранит», она фактически говорила о конфликте между потребностью расплакаться и стремлением удержаться от этого поступка. Боль от такого конфликта может доводить буквально до предагонального состояния. Вот как излагала это Джулия: «Я себя чувствую так, словно меня пытают на дыбе. Я не в состоянии вынести этого, хотя чувствую и понимаю, что должна. Если я не смогу вынести, мои родители покинут меня». Этот страх оказался перенесенным на меня. Если она не сумеет улучшить свои результаты в ходе терапии, мне придется покинуть ее. И хотя Джулия хорошо знала, что ее страх носит иррациональный характер, это было совершенно реальное, осязаемое чувство, которое можно было разрядить только посредством выражения своего гнева, а не с помощью какого-то волевого акта. После нашего совместного обсуждения проблемы она почувствовала себя намного лучше, поскольку в ходе беседы ей удалось выразить свой страх и она поняла, что он берет свое начало в конфликте, восходящем к временам детства. К ее настоящему указанный конфликт имел отношение лишь постольку, поскольку препятствовал ее самовыражению.

Почти у всех пациентов в той или иной мере присутствует страх оказаться отвергнутыми, который проистекает из их давнишних, еще детских переживаний. В большинстве случаев этот страх, который иногда доходит до состояния паники, не воспринимается на сознательном уровне, потому что он заблокирован ригидностью, или, иначе говоря, напряженной жесткостью грудной стенки. Сводя нормальное дыхание до минимума, индивид как бы парит выше этого чувства паники, однако столь мелкое, поверхностное дыхание приводит также к отсечению всех прочих чувств, оставляя после себя пустоту и неудовлетворенность. С другой стороны, паническое чувство — это нечто чрезвычайно болезненное и страшное, но от него можно избавиться с помощью глубокого дыхания. Чувство паники тесно и напрямую связано с ощущением невозможности продохнуть. Причина, почему человек испытывает трудности с дыханием, состоит в том, что мускулатура его грудной стенки сильно сокращается из-за страха — страха оказаться покинутым и отверженным. Человек попадает в порочный круг, откуда по-настоящему трудно вырваться: страх оказаться покинутым или отверженным —> трудности с дыханием —> поверхностное дыхание —> паника при попытке глубоко дышать —> дальнейшее усиление страха оказаться отвергнутым и т. д. Человек оказывается вынужденным жить на поверхности, на мелководье души, то есть безо всяких эмоций. Находясь на этом уровне, он может удерживаться выше своего глубинного, основополагающего чувства паники, но такая жизнь при всей ее кажущейся безопасности является омертвленной. Подобный механизм поддерживается в жизнеспособном состоянии лишь страхом оказаться покинутым. Если человек, невзирая на страх, научится хорошо дышать, он станет горько плакать и воспримет свой страх оказаться покинутым как отголосок прошлого. Глубокие рыдания облегчают также, как я указывал ранее, боль, связанную с утратой любви. Тем самым, капитулируя перед своим телом и рыдая, человек переступает через свои страхи и боли и попадает в прохладные воды умиротворенности, где ему будет дано познать радость жизни.

Случай Джулии дает нам возможность лучше понять боль одиночества, которая представляет собой физическую сторону страха остаться одному как перст. Этот страх создает потребность в других людях и в действиях, направленных на то, чтобы отвлечься от ощущения того, что ты — один-одинешенек в этом мире. Поскольку такое отвлечение, или, иначе говоря, абстрагирование, носит лишь временный характер, то индивид снова и снова сталкивается со страхом оказаться в полной изоляции. Подобный страх, как и многое другое в психике, не является рациональным, но он вполне реален. Его не должно быть, но он есть. Разумеется, не каждый боится оставаться наедине с самим собой. Люди способны пребывать в одиночестве при условии, что они умеют сосуществовать с собою. Но если у человека по той или иной причине отсутствует сильное и безопасное ощущение собственного Я, то в одиночестве он остро чувствует как свою собственную, так и окружающую пустоту. Чувство одиночества изначально исходит из ощущения внутренней пустоты, которая, как это имеет место у Джулии, является прямым следствием отсечения своих чувств.

Человек не может быть одинок, если он эмоционально жив. Даже в полном одиночестве он ощущает себя частицей жизни, природы и вселенной. Многие люди предпочитают одиночество той толчее и суете, которые порой кажутся неотъемлемыми атрибутами современных человеческих отношений. Другие добровольно соглашаются быть одни, поскольку не смогли отыскать того человека, с кем им действительно хотелось бы разделить свою жизнь. Таких людей нельзя назвать одинокими; они не испытывают боли и не чувствуют пустоты. А вот участь того, кто лишен способности оставаться наедине с самим собой, довольно незавидна: он все время вынужден искать кого-то другого, внешнего, кто бы заполнил его собственную внутреннюю пустоту. В такой жизни отсутствует радость, поскольку она ведется на уровне выживания, а именно под лозунгом «Я не в состоянии жить без тебя».