Фома Гордеев

то, видно, плохи дела-то? - усмехнулся Щуров. - Ну, говори начисто где отцовы деньги рассыпал?

Фоме захотелось испытать старика.

- Дела не очень веселые... - сказал он, хмурясь, - поставок нет... задатков не получили... ну, и трудновато.

- Та-ак!.. Пособить, что ли?

- Сделайте милость... отсрочьте платежи-то, - попросил Фома, скромно опустив глаза.

- Мм... али из дружбы к отцу пособить? Пожалуй, пособлю...

- А на сколько времени отсрочите? - осведомился Фома.

- На полгода...

- Покорно благодарю...

- Не на чем... Одиннадцать тысяч шестьсот за тобой... Ты вот что: перепиши мне векселя на пятнадцать, уплати проценты с этой суммы вперед... а в обеспечение я с тебя закладную на две твои баржи возьму...

Фома встал со стула и, усмехаясь, проговорил:

- Завтра пришлите векселя... я их вам оплачу полностью...

Щуров тоже грузно поднялся со стула и, не спуская глаз под насмешливым взглядом Фомы, спокойно почесывая грудь, сказал:

- И так хорошо...

- Спасибо... за ласку!

- Не даешься ты... а то я бы тебя приласкал! - лениво проговорил старик, оскаливая зубы.

- Н -да! попадешь вам в руки...

- Тепло будет...

- Нагреете, что говорить...

- Ну, однако, паренек, будет! - сурово сказал Щуров. - Хоть ты и думаешь про себя, что неглуп... только рано это... Сыграл вничью, да уж и хвастаться стал!.. А ты у меня выиграй... тогда и пляши от радости... Прощай-ка... Да денежки завтра припаси...

- Не беспокойтесь... Прощайте!

- С богом!

Выйдя за дверь номера, Фома услыхал, как старик зевнул протяжно и громко, а потом запел сиповатым басом:

-- "Ми-ило-осердия двери отверзи нам... благословенная богородице..."

Фома унес с собой от старика двойственное чувство: Щуров и нравился ему и в то же время был противен.

Он вспоминал речи старика о грехе, думал о силе веры его в милосердие бога, и - старик возбуждал в нем чувство, близкое к уважению.

"И этот тоже про жизнь говорит... и вот - грехи свои знает, а не плачется, не жалуется... Согрешил - подержу ответ... А та?.," - Он вспомнил о Медынской, и сердце его сжалось тоской. "А та - кается... не поймешь у ней - нарочно она или в самом деле у нее сердце болит..."

Фоме казалось, что он завидует Ананию, и парень поспешил напомнить себе попытки Щурова обобрать его. Это вызывало в нем отвращение к старику, он не мог примирить своих чувств и, недоумевая, усмехался.

- Н-ну, был я у Щурова!.. - сказал он, придя к Маякину и усаживаясь за стол.

Маякин в засаленном халатике и со счетами в руках нетерпеливо заерзал в своем кожаном кресле и оживленно заговорил:

- Наливай ему чаю, Любава! Рассказывай, Фома... Мне к девяти в думу надо, рассказывай скорей.

Фома, посмеиваясь, рассказал о том, как Щуров предложил ему переписать векселя.

- Э -эх! - с сожалением, тряхнув головой, воскликнул Яков Тарасович. - Всю обедню испортил ты, брат, мне! Разве можно так прямо вести дела с человеком? Тьфу! Дернула меня нелегкая послать тебя!