Каторга

а.

Рука следующего за ним Полынова вдруг обхватила его шею, голова запрокинулась назад. Всем весом своего грузного тела бандит сам нанизал себя на нож, глубоко пронзивший его.

- А теперь... вон туда, - толкнул его Полынов.

Сонно всплеснула вода и тина. Стало очень тихо. Полынов вернулся в свое жилье. При свете керосиновой лампы еще раз пробежал глазами газетный отчет о судебном процессе в Лодаи, потом улегся в постель. Вернее, он даже не улегся, а рухнул - как беспомощный человек, которого свалила в небытие нечаянная пуля из-за угла.

- Не смерть, а карамелька, - сказал он, задувая лампу.

Клавочка проснулась и долго не могла понять, почему у нее такое праздничное настроение. И тут она вспомнила о причине радости: ею сделано доброе дело, сегодня она может встретить в канцелярии губернатора того самого человека, которого сама избавила от кандалов и тюрьмы.

- Сегодня же навещу его... вот обрадуется! Пробуждение чуточку омрачилось, когда ей подумалось, что с отъездом Ляпишева она останется на Сахалине под административной опекой статского советника Бунге, который давно излучал в ее сторону пугающий бюрократический холод.

- А что мне до него? - сказала себе Клавочка. В приемной губернатора ей встретились судебный следователь с фамилией Подорога и полковник Данилов из Тымовского (иначе Рыковского) тюремного округа, обсуждавшие щекотливый вопрос о подписке для подарков генерал-губернатору Ляпишеву.

- Можно на худой конец подарить японскую вазу со всякими там страшными драконами, - говорил Подорога.

- Такую вазу подносили в прошлом году, а сейчас желательно что-либо поувлекательнее... Может, - размышлял Данилов, - орудийный салют при отплытии покажется Михаилу Николаевичу немного приятнее местных сувениров?

- Но деньги-то уже собрали! Не стрелять же теперь из пушек деньгами, собранными по подписке... Куда их девать?

С некоторым замиранием сердца Челищева направилась в канцелярию губернаторского присутствия, где за столом сидел какой-то белобрысый парень и, скривив рот от небывалого усердия, старательно перебелял казенную бумагу. Клавдия Петровна ожидала видеть Полынова, но писарь уже торопливо вскочил:

- Арестант Полынов из каторжных последнего "сплава" - Я весь к вашим услугам. Чего изволите? Я вас слушаю.

- Это не вы, - отшатнулась прочь от него девушка, и вдруг ей стало так нехорошо, что она опустилась на стул, не веря своим глазам. - Кто вы такой? Я вас не знаю... Откуда вы появились? - вдруг резко выкрикнула она, вставая. - Сейчас же и немедленно прекратите эту дурацкую комедию!

Писарь затравленно оглянулся на дверь, почти в молитвенном экстазе, как перед киотом, он складывал перед девушкой руки:

- Тише, тише... не погубите меня. Всеми святыми заклинаю - не выдавайте меня... Если в тюрьме узнают, что я разоблачен, меня ведь сразу придушат, как худую собаку...

Потрясение было столь велико, что Челищева долго пребывала в каком-то отупении. Только теперь она стала понимать случившееся, а сбивчивый