Антон-Горемыка

девшему в углу под стенными часами и таскавшему по полу котенка, связанного веревочкою за задние ноги. - Экой плут, зачем привязал котенка? Брось его, того и гляди, глаза еще выцарапает...

Ребенок, страдавший английскою болезнию, согнувшей ему дугой ноги, встал на четвереньки, поднялся, кряхтя и покрякивая, на ноги и, переваливаясь как селезень, подошел к отцу.

- Ну, ну, скажи-ка ты мне, молодец, - продолжал тот, гладя его с самодовольной миной по голове, - я бишь забыл, какие деньги ты больше-то любишь, бумажки или серебро?..

Это был всегдашний, любимый вопрос, который Никита Федорыч задавал сыну по нескольку раз в день.

- Бумажки! - отвечал, отдуваясь, ребенок.

- Ха, ха, ха!.. Ну, а отчего бы ты скорее взял бумажки?

- Легче носить! - отвечал троскинский бурмистр таким голосом, который ясно показывал, что уже ему надоело повторять одно и то же.

- Ха, ха, ха!.. Ну, ну, поди к матери, она тебе сахарку даст; пряничка ел сегодня?

- Нет, - сказал ребенок, глядя исподлобья на мать.

- Врешь, ел, канашка, ел... плутяга...

- Полно тебе его баловать, Никита Федорыч; что это ты, в самом деле, балуешь его, - подхватила Анна Андреевна, - что из него будет... и теперь никак не сладишь...

- Ну, ну... пошла, барыня, - вымолвил муж, громко прихлебывая чай, будет он у меня погляди-ка какой молодец... ха, ха, ха!.. Ваня, - шепнул он ему, подмигивая на сахарницу, - возьми потихоньку, - ишь, она тебе не дает... Ну, матушка Анна Андреевна, - продолжал он громко, - видел я сегодня наших коровок; ну уж коровы, нечего сказать, коровы!..

- Мне кажется только, - заметила супруга, - Фекла стала что-то нерадеть за ними... ты бы хоть разочек постращал ее, Никита Федорыч... даром что ей шестьдесят лет, такая-то мерзавка, право...

- Небось, матушка, плохо смотреть не станет: еще сегодня задал ей порядочную баню... Ну, видел также, как наш огородишко огораживали... велел я канавкой обнести: надежнее; неравно корова забредет или овца... с этим народцем никак не убережешься... я опять говорил им: как только поймаю корову, овцу или лошадь, себе беру, - плачь не плачь, себе беру, не пущай; и ведь сколько уже раз случалась такая оказия; боятся, боятся неделю, другую, а потом, глядишь, и опять... ну, да уж я справлюсь... налей-ка еще чайку...

- Мне говорила наша попадья, что ярманка была очень хорошая, - начала Анна Андреевна, - и дешево, говорит, очень дешево продавали всякий скот... вот ты обещал тогда купить еще корову, жаль, что прозевали, а все через тебя, Никита Федорыч, все через тебя, впрочем, ты ведь скоро в город пошлешь, так тогда еще можно будет.

- Нет, я в город не скоро пошлю, - отвечал как можно равнодушнее супруг.

- Как! а оброк-то барской когда ж пошлешь на почту? - возразила та сердито.

- Он еще не собран; да хоть бы и весь был, торопиться нечего, подождут! Брат Терентий Федорыч пишет, что барину теперь не нужны деньги... Этак станешь посылать-то без разбору - так, чего доброго, напляшешься с ними; повадятся: