Преступник и преступление на страницах художественной литературы

— Приподыми-ка ее! — приказал Гречка тоном, не допускавшим прикословья.

<…> Глаза его (Гречки. — Л.К.) налились кровью, грудь высоко и тяжело вздымалась, а лицо было бледно почти так же, как лицо покойницы. Закусив губу и задержав дыхание, он сильно сквозь зубы тихо простонал блаженному: «Держи!» — и, сильно развернувшись, с ругательством наотмашь ударил ее в грудь ладонью. В эту минуту раздался короткий и слабый крик женщины.

Гробокопатели шарахнулись в сторону — и труп упал навзничь, но в ту же минуту, с усилием и очень слабым стоном, в гробу поднялась и села в прежнее положение живая женщина.

Фомушка с Гречкой, не слыша ног под собой от великого ужаса, инстинктивно упали на корячки и поползли, не смея обернуться на раскрытую могилу и не в силах будучи закричать, потому что от леденящего страха мгновенно потерялся голос…^[187]

К надругательству над телами умерших следует отнести и нанесение мертвому телу различных повреждений, отрубание рук, ног, выкалывание глаз, вырезание внутренних органов и т. п.

Примеры такого надругательства мы найдем в «Декамероне» Бокаччо и в «Илиаде» Гомера.

В одной из новелл «Декамерона» повествуется о друзьях-рыцарях — Гвардастаньо и Россильоне. Однако, как это, увы, часто бывает, Гвардастаньо страстно полюбил жену своего друга, и дама ответила ему взаимностью. К несчастью, их любовь не осталась незамеченной, и Россильоне обо всем узнал. Решив отомстить своему, теперь уже бывшему, другу, Россильоне устроил засаду и пронзил безоружного Гвардастаньо копьем. После этого ревнивый муж вскрыл ножом грудь несчастного и собственными руками вырвал сердце, которое приказал завернуть в значок копья.

Вернувшись в свой замок, Россильоне велел позвать повара и сказал ему: «Возьми это кабанье сердце и постарайся приготовить из него кушаньице <…> и когда я буду за столом, пошли его мне на серебряном блюде». Повар употребил все свое искусство и приготовил «изысканное» блюдо, которое было подано к столу.

Россильоне, однако, ел мало, а от сердца и вовсе отказался. Супруга же его, ни о чем не подозревая, съела новое блюдо с большим аппетитом. Когда обед был закончен, муж открыл ей страшную правду: она съела сердце своего возлюбленного, которое было собственноручно вырвано Россильоне из груди Гвардастаньо.

Убитая горем женщина покончила с собой, выбросившись из окна замка^[188].

Не менее показательным и красноречивым является пример из «Илиады».

В жестоком поединке сошлись Ахилл и Гектор, герой Трои. Могучей рукой Ахилл поразил соперника копьем, и смертельно раненный Гектор упал на землю. Он мог лишь сказать несколько слов торжествующему Ахиллу: «Я заклинаю тебя, Ахилл, твоей жизнью и твоими родными, не отдавай моего тела на растерзание мирмидонским псам, возврати мое тело отцу и матери, за него они дадут несчетный выкуп»^[189].

Мрачно смотря на него, говорил Ахиллес быстроногий:

«Тщетно ты, пес, обнимаешь мне ноги и молишь родными!

Сам я, коль слушал бы гнева, тебя растерзал бы на части,

Тело сырое твое пожирал бы я, — то ты мне сделал!

Нет, человеческий сын от твоей головы не отгонит Псов пожирающих!…

Птицы твой труп и псы мирмидонские весь растерзают!

^[190]

Гектор умер, а его победитель созвал всех греков стать свидетелями своего торжества.

Все, изумляясь, смотрели на рост

и на образ чудесный Гектора

и приближаясь, каждый пронзал его пикой

Так говорили иные, один на другого взглянувши:

«О! несравненно теперь к осязанию мягче сей Гектор,

Нежели был, как бросал на суда пожирающий пламень!

Однако этого Ахиллу показалось мало.

<…> и на Гектора он недостойное дело замыслил:

Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие

Сзади от пят и до глезен и, продевши ремни к колеснице,

Тело его привязал, а главу волочиться оставил;

Стал в колесницу и, пышный доспех напоказ подымая,

Коней бичом поразил; полетели послушные кони.

Прах от влекомого вьется столпом; по земле растрепавшись,

Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху

Бьется прекрасная прежде; а ныне врагам Олимпиец

Дал опозорить ее на родимой земле Илионской

Вся голова почернела под перстию. Мать увидала,

Рвет седые власы, дорогое с себя покрывало

Мечет далеко и горестный вопль подымает о сыне…^[191]

Субъективная сторона рассматриваемого преступления характеризуется виной в форме прямого умысла: лицо сознает, что совершает надругательство над телом умершего (местом его захоронения), и желает этого. Здесь уместно привести два исторических примера, наглядно иллюстрирующих необходимость установить наличие именно прямого умысла.

Первый из них адресует нас к временам Великой французской революции и заставляет вспомнить судьбу Шарлотты Корде, заколовшей Марата. Шарлотту арестовали и вскоре казнили. Отрубленная голова ее упала в корзину гильотины. Палач Сансон достал голову и дал ей пощечину за гибель Марата. За эту пощечину Сансон был лишен своей должности. Убивать он мог (как убивали двести лет до этого палачи Парижа из династии Сансонов) — убивать, но не оскорблять^[192]!

Второй пример приведем уже из отечественной истории. Свою возлюбленную Марию Гамильтон Петр I приговорил к казни за ее любовь к денщику. Ни после пыток, ни на эшафоте от своей любви к Ивану Орлову она не отказалась. Осужденная, как рассказывает писатель-историк Г. Алексеев, взошла на эшафот и присела в реверансе. В этом же белом шелковом платье Мария впервые присела в реверансе на ассамблее, когда император пригласил ее к танцу. Петр рывком привлек ее к себе, но, увидев в глазах лютую ненависть, дрогнул, сознавая свое бессилие. Царь понял, что чувство Гамильтон к Орлову сильнее смерти. Отвергнув царскую любовь и пощаду, молодая шотландка смело подошла к помосту и склонила голову на плаху. А потом на виду у собравшейся толпы Петр поднял отрубленную голову Марии, поцеловал ее в губы и повелел навеки сохранить в кунсткамере^[193].

Взяточничество (ст. 290 «Получение взятки» и ст. 291«Дача взятки» УК РФ)

Если задаться целью проиллюстрировать литературными примерами эти два преступления, придется писать не одну книгу. В русской литературе, тем более классической, редкий писатель не обращался к теме взяточничества и коррупции.

М.Е. Салтыков-Щедрин: «Взятка уничтожает преграды и сокращает расстояния, она делает сердце чиновника доступным для обывательских невзгод», «В низших местах берут <…> этим взятки некрупные дают. В средних местах <…> к ним уж с малостью не подходи. А в верхних местах <…> тем целый куш подавай» («Пошехонская старина»); А.С. Пушкин: «крючковатый / Подьяческий народ, / Лишь взятками богатый / И ябеды оплот»; А.М. Горький: «В России воровать будут всегда, пока кто-нибудь не украдет все»; А.И. Герцен: «Если бы в России чиновники не брали взяток, жизнь в стране была бы совершенно невозможной»; П. Вейнберг: «Не считай преступным делом / Взять хорошенькую взятку, / Прилепись душой и телом / К канцелярскому порядку»; А.С. Солженицын: «Государственная служба это — осыпающее нас расположение высших лиц и еще более приятных денег, иногда и сверх жалования. Если уметь…», «И давали волю остроумию, особенно о казнокрадстве, о чиновничьей продажности: слишком поздно увидел объявление «принимают от трех до пяти», эх, а я, дурак, дал десять! Или — как нужно понимать секретарей и младших чиновников: «мало данных», «придется доложить начальству», «надо ждать» или «надо ж дать»; В. Капнист: «Бери, большой тут нет науки; / Бери, что можно только взять. / На что привешены нам руки, / Как не на то, чтоб брать?»^[194]