Последняя мистификация Пушкина

Речь идет о Рос­се­те. Он со­об­щил Ан­д­рею Ка­рам­зи­ну в Ба­ден о по­лу­чен­ном па­ск­ви­ле. Та­ким об­ра­зом слух об ано­ним­ке уже пе­ре­шаг­нул че­рез гра­ни­цу Рос­сии. И вот что ин­те­рес­но: Со­фья мас­тер­ски, од­ним рос­чер­ком пе­ра вос­соз­да­ет ат­мо­сфе­ру, ус­та­но­вив­шую­ся по­сле объ­яв­ле­ния по­молв­ки - же­них ви­дит­ся с на­ре­чен­ной по ут­рам у те­туш­ки. На­стоя­щая идил­лия! Прав­да,

На­та­ли нерв­на, замк­ну­та, и, ко­гда го­во­рит о за­му­же­ст­ве се­ст­ры, го­лос у нее пре­ры­ва­ется. Кат­рин от сча­стья не чу­ет зем­ли под но­га­ми и, как она го­во­рит, не сме­ет еще поверить, что всё это не сон. Пуб­ли­ка удив­ля­ет­ся, но, так как ис­то­рия с пись­ма­ми ма­ло ко­му из­вест­на, объ­яс­ня­ет этот брак очень про­сто[136].

«Ма­ло ко­му из­вест­на» - во­все не оз­на­ча­ло, что об этом нель­зя го­во­рить. На­обо­рот, - хо­ро­ший по­вод по­ка­зать свою ос­ве­дом­лен­ность, ко­неч­но, «по сек­ре­ту» и толь­ко из­бран­ным. На­до же бы­ло как-то объ­яс­нять по­ве­де­ние дру­га:

Один толь­ко Пуш­кин сво­им взвол­но­ван­ным ви­дом, свои­ми за­га­доч­ны­ми вос­кли­ца­ниями, об­ра­щен­ны­ми к ка­ж­до­му встреч­но­му, и сво­ей ма­не­рой об­ры­вать Дан­те­са и избегать его в об­ще­ст­ве, добь­ет­ся то­го, что воз­бу­дит по­доз­ре­ния и до­гад­ки. Вя­зем­ский гово­рит, «что он вы­гля­дит оби­жен­ным за же­ну, так как Дан­тес боль­ше за ней не ухаживает».[137]

На этом фо­не и про­сту­пи­ло «ры­цар­ст­во» ка­ва­лер­гар­да, ко­то­рый в гла­зах все­го об­ще­ст­ва, в том чис­ле и пуш­кин­ско­го ок­ру­же­ния, за­щи­щал пра­ва свет­ской да­мы, а не уст­раи­вал свои лич­ные де­ла.

Ост­ро­слов Вя­зем­ский пи­сал:

Часть об­ще­ст­ва за­хо­те­ла ус­мот­реть в этой свадь­бе под­виг вы­со­ко­го са­мо­от­вер­же­ния ра­ди спа­се­ния чес­ти г-жи Пуш­ки­ной. Но, ко­неч­но, это толь­ко плод до­су­жей фан­та­зии[138].

На­прас­но князь скром­ни­ча­ет: он ведь и сам ока­зал­ся сре­ди тех, кто «от­вра­тил взгляд от до­ма Пуш­ки­ных», хо­тя это не по­ме­ша­ло ему впо­след­ст­вии весь­ма ци­нич­но и точ­но под­ме­тить:

ос­кор­би­тель­ное и не­ос­но­ва­тель­ное пред­по­ло­же­ние дош­ло до све­де­ния Пуш­ки­на и вне­сло но­вую тре­во­гу в его ду­шу[139].

Ви­зит во дво­рец

21 но­яб­ря по­эт на­пи­сал два пись­ма: пер­вое из них — не­го­дую­щее и про­сто ос­кор­би­тель­ное - пред­на­зна­ча­лось стар­ше­му Гек­кер­ну, вто­рое - сдер­жан­ное и офи­ци­аль­ное - гра­фу Бен­кен­дор­фу. Од­на­ко, по су­ти де­ла это бы­ли два ва­ри­ан­та од­но­го по­сла­ния, от­ре­дак­ти­ро­ван­но­го для раз­ных це­лей.

«Ошиб­ки» и стран­ные не­ле­по­сти это­го до­ку­мен­та оче­вид­ны. Их труд­но не за­ме­тить, но еще труд­нее объ­яс­нить. С.Аб­ра­мо­вич пред­ла­га­ет сми­рить­ся с этим и ве­рить по­эту на сло­во:

Это очень об­ду­ман­ный до­ку­мент, ко­то­ро­му сам по­эт при­да­вал ка­кое-то чрез­вы­чай­но важ­ное зна­че­ние. Текст его тща­тель­но от­ре­дак­ти­ро­ван, пе­ре­пи­сан на­бе­ло. Здесь нет ни­че­го слу­чай­но­го. Все взве­ше­но и все ве­со­мо. Вни­зу сто­ит пол­ная под­пись. Пуш­кин от­ве­ча­ет за ка­ж­дое ска­зан­ное здесь сло­во[140].

От­ве­ча­ет?! За что и пе­ред кем? Сам Пуш­кин пись­ма не ото­слал, а ва­ри­ант, пред­на­зна­чен­ный Гек­кер­ну, и во­все ра­зо­рвал. Ис­сле­до­ва­те­ли вос­ста­но­ви­ли его по фраг­мен­там в весь­ма со­мни­тель­ном ви­де и вы­не­сли на суд по­том­ков. Ко­му же ве­рить? За­гнан­ный в угол по­эт, ис­кал спо­соб ов­ла­деть си­туа­ци­ей. При этом в уме его про­но­си­лись не­ве­ро­ят­ные ком­би­на­ции со­всем не ан­гель­ско­го ви­да. Ма­ло ли «страш­но­го» за­ду­мы­ва­ем мы в раз­дра­же­нии, но при­во­дим ли в ис­пол­не­ние?!

Пуш­кин пи­сал Бен­кен­дор­фу:

Граф! Счи­таю се­бя впра­ве и да­же обя­зан­ным со­об­щить Ва­ше­му сия­тель­ст­ву о том, что не­дав­но про­изош­ло в мо­ем се­мей­ст­ве. Ут­ром 4 но­яб­ря я по­лу­чил три эк­зем­п­ля­ра ано­ним­но­го пись­ма, ос­кор­би­тель­но­го для мо­ей чес­ти и чес­ти мо­ей же­ны. По ви­ду бу­ма­ги, по сло­гу пись­ма, по то­му, как оно бы­ло со­став­ле­но, я с пер­вой же ми­ну­ты по­нял, что оно ис­хо­дит от ино­стран­ца, от че­ло­ве­ка выс­ше­го об­ще­ст­ва, от ди­пло­ма­та...[141].

Ос­та­но­вим­ся! Как из­вест­но, ни по ви­ду бу­ма­ги, ни по сло­гу, ни по ма­не­ре из­ло­же­ния, Пуш­кин не мог оп­ре­де­лить, кто на­пи­сал ано­ним­ку. И вряд ли он ду­мал ина­че. Это, мяг­ко го­во­ря, со­мни­тель­ное объ­яс­не­ние, по фор­ме на­по­ми­наю­щее кан­це­ляр­ский от­чет, пи­са­лось им не для ус­та­нов­ле­ния ис­ти­ны. Оно долж­но бы­ло при­влечь вни­ма­ние вла­сти. Нач­ни по­эт со слов «я ду­маю», «мне ка­жет­ся» - и от не­го лег­ко бы от­мах­ну­лись: ма­ло ли, что ка­жет­ся по­эту! На­до бы­ло оза­да­чить власть, за­ста­вить реа­ги­ро­вать до­ку­мен­том на до­ку­мент.

...Я за­нял­ся ро­зы­ска­ми...

Не со­всем так! Во-пер­вых, вы­зов Дан­те­су по­слал сра­зу же, не про­во­дя рассле­до­ва­ния. Во-вто­рых, ес­ли и за­нял­ся ро­зы­ска­ми, то весь­ма не­обыч­ны­ми - обо­шел всех по­лу­ча­те­лей па­ск­ви­ля. С ка­кой це­лью? Чем они мог­ли по­мочь ему?

Я уз­нал, что семь или во­семь че­ло­век по­лу­чи­ли в один и тот же день по эк­зем­п­ля­ру то­го же пись­ма, за­пе­ча­тан­но­го и ад­ре­со­ван­но­го на мое имя под двой­ным кон­вер­том...

За­га­доч­ный обо­рот: «семь или во­семь че­ло­век». С од­ной сто­ро­ны, он вро­де бы го­во­рит о не­за­вер­шен­ном рас­сле­до­ва­нии. С дру­гой - имен­но, эта по­каз­ная не­за­вер­шен­ность и на­сто­ра­жи­ва­ет. Ес­те­ст­вен­ной бы­ла бы ссыл­ка на точ­ное чис­ло вы­яв­лен­ных ад­ре­са­тов.

Боль­шин­ст­во лиц, по­лу­чив­ших пись­ма, по­доз­ре­вая гнус­ность, их ко мне не пе­ре­сла­ли...

Не ме­нее стран­ная фра­за! Она соз­да­ет впе­чат­ле­ние, что боль­шая часть ано­ни­мок про­шла ми­мо по­эта. Но ведь из­вест­но, что Пуш­кин со­брал поч­ти все копии ди­пло­ма.

В об­щем, все бы­ли воз­му­ще­ны та­ким под­лым и бес­при­чин­ным ос­корб­ле­ни­ем; но, твер­дя, что по­ве­де­ние мо­ей же­ны бы­ло безу­преч­но, го­во­ри­ли, что по­во­дом к этой ни­зо­сти бы­ло на­стой­чи­вое уха­жи­ва­ние за нею г-на Дан­те­са. Мне не по­до­ба­ло ви­деть, что­бы имя мо­ей же­ны бы­ло в дан­ном слу­чае свя­за­но с чьим бы то ни бы­ло име­нем. Я по­ру­чил ска­зать это г-ну Дан­те­су.

По­вто­рим­ся - вы­зов был по­слан до про­яв­ле­ния, так на­зы­вае­мо­го, «все­об­ще­го воз­му­ще­ния», ко­то­рое, на са­мом де­ле, вы­ра­жа­лось в фор­ме пред­по­ло­же­ния, да­ле­ко не твер­до­го, у двух-трех дру­зей по­эта. Пуш­кин под­во­дит власть к мыс­ли, что вы­зов со­сто­ял­ся по «ес­те­ст­вен­ным» при­чи­нам по­сле рас­сле­до­ва­ния и ос­кор­би­тель­ных тол­ков в об­ще­ст­ве, что, ко­неч­но, не со­от­вет­ст­во­ва­ло дей­ст­ви­тель­но­сти.

Ба­рон Гек­керн прие­хал ко мне и при­нял вы­зов от име­ни г-на Дан­те­са, про­ся у ме­ня отсроч­ки на две не­де­ли.

Ока­зы­ва­ет­ся, что в этот про­ме­жу­ток вре­ме­ни г-н Дан­тес влю­бил­ся в мою своя­че­ни­цу, ма­де­муа­зель Гон­ча­ро­ву, и сде­лал ей пред­ло­же­ние...

До­воль­но не­при­гляд­ный до­нос, срод­ни то­му, что вы­тво­рял Гек­керн в пись­ме к Нес­сель­ро­де! Пуш­кин знал от Жу­ков­ско­го, а за­тем и от За­гряж­ской о су­ще­ст­во­ва­нии «ма­те­ри­аль­ных» до­ка­за­тельств близ­ких от­но­ше­ний Дан­те­са и Ека­те­ри­ны. И что же - не по­ве­рил дру­гу и тет­ке или соз­на­тель­но ре­шил рас­про­стра­нить лож­ный слух, пре­крас­но по­ни­мая, что че­рез «двор» тот бы­ст­рее вой­дет в свет и за­вла­де­ет «об­ще­ст­вен­ным мне­ни­ем»?

Уз­нав об этом из тол­ков в об­ще­ст­ве, я по­ру­чил про­сить г-на д'Аршиака (се­кун­дан­та г-на Дан­те­са), что­бы мой вы­зов рас­смат­ри­вал­ся как не имев­ший мес­та. Тем вре­ме­нем я убе­дил­ся, что ано­ним­ное пись­мо ис­хо­ди­ло от г-на Гек­кер­на, о чем счи­таю сво­им дол­гом до­ве­сти до све­де­ния пра­ви­тель­ст­ва и об­ще­ст­ва. Бу­ду­чи един­ст­вен­ным судь­ей и хра­ни­те­лем мо­ей чес­ти и чес­ти мо­ей же­ны и не тре­буя вслед­ст­вие это­го ни пра­во­су­дия, ни мще­ния, я не мо­гу и не хо­чу пред­став­лять ко­му бы то ни бы­ло до­ка­за­тель­ст­ва то­го, что ут­вер­ждаю. Во вся­ком слу­чае на­де­юсь, граф, что это пись­мо слу­жит до­ка­за­тель­ст­вом ува­же­ния и до­ве­рия, ко­то­рые я к вам пи­таю. С эти­ми чув­ст­ва­ми имею честь быть, граф, ва­шим ни­жай­шим и по­кор­ней­шим слу­гою. Алек­сандр Пуш­кин[142].