Асканио

, однако, добавить, к чести школяра, что надежда увидеть Асканио и желание вызволить друга из беды, которую он же сам и навлек на него, помогли Жаку Обри тут же справиться с невольной слабостью.

Явиться в суд предлагалось к двенадцати часам, а было всего только девять. Поэтому Жак помчался к Жервезе, которую застал не менее взволнованной, чем накануне.

– Ну, как дела? – спросила она.

– А вот, взгляни! – победоносно ответил Жак Обри, показывая ей исписанную иероглифами бумажку.

– Когда вам надо явиться?

– В полдень. А больше я ничего не разобрал.

– Вы даже не знаете, в чем вас обвиняют?

– Да, наверное, в том, что я тебя обманул, милая крошка!

– А вы не забудете, сударь, что сами заставили меня дать такие показания?

– Разумеется, не забуду; я готов присягнуть, что так оно и было, даже если бы тебе вздумалось все отрицать.

– Так вы не станете на меня сердиться за то, что я вас послушалась?

– Да нет же! Я всегда от души буду тебе благодарен!

– Что бы ни случилось?

– Что бы ни случилось.

– Да я и сказала-то все это лишь потому, что вы заставили меня.

– Ну, разумеется.

– А если у меня с перепугу ум за разум зашел и я сболтнула лишнее, вы простите?

– Не только прощу, милая, славная моя Жервеза, но уже простил, прежде чем ты попросила об этом!

Было уже без четверти двенадцать, когда Жак спохватился, что к двенадцати ему надо быть в суде. Он простился с Жервезой и опрометью выбежал на улицу – до здания суда было довольно далеко.

Постучавшись в ту же дверь, что и накануне, он услышал, что часы бьют двенадцать.

– Войдите! – прогнусавил тот же голос, что и вчера. Жак не заставил повторять приглашение и с широкой улыбкой, задрав нос и сдвинув шапку набекрень, вошел в приемную.

– Ваше имя? – спросил уже знакомый нам человек в черном.

– Жак Обри.

– Ремесло?

– Школяр.

– Ах да! На вас вчера приходила жаловаться Жер… Жер…

– Жервеза Попино.

– Правильно. Садитесь и ждите своей очереди.

Жак повиновался и стал ждать. В комнате уже сидели пять или шесть мужчин и женщин разного возраста и положения. Они, разумеется, были вызваны к судье первыми. Одни вышли оттуда без конвоя – это означало, что против них не оказалось достаточно улик; другие – в сопровождении полицейского офицера или двух стражников прево. На последних Жак поглядывал с завистью, потому что их вели в Шатле, куда ему так хотелось попасть.

Наконец вызвали и Жака Обри'.

Жак вскочил с места и с такой довольной миной вбежал в кабинет судьи, будто речь шла о приятнейшем развлечении.

В кабинете сидели двое. Первый – еще выше, еще черней, еще костлявей и суше, чем мрачный человек в приемной (каких-нибудь пять минут назад это показалось бы Жаку невозможным), – был секретарем; второй – маленький, толстый, почти круглый человечек с веселыми глазами, приятной улыбкой и жизнерадостным выражением лица – был судьей.

Улыбающиеся взгляды Жака и судьи встретились, и школяр внезапно почувствовал такую симпатию к этому почтенному человеку,