Каторга

жалких и потерянных людей.

Было над чем задуматься! Верой и правдой Ляпишев служил самодержавию, которое вознесло его над судьбами других людей, оно щедро одаривало чинами и жалованьем, предоставив ему все блага жизни. Но вот выпало испытание его веры, его правды, его мужества - война, и он бродил среди таежных болот, пугаясь каждого выстрела, а в глубине души мечтал об электрическом освещении кабинета, о мягкой постели, о тихом шелесте перелистываемой страницы бульварного романа... Теперь все кончилось! Остался он сам, и осталось это грязное болото, в котором застрял он и в которое медленно погружались его подчиненные - вместе с любимой горничной!

К нему подошел капитан и журналист Жохов:

- Если вопрос о мире уже предрешен в высших сферах, от нас требуется сейчас лишь одно - держаться.

- Вы так думаете? - вяло спросил Ляпишев.

- Убежден! - четко ответил генштабист. - Пока на Сахалине существуют даже ничтожные воинские формирования России, пусть даже загнанные в болота, но не помышляющие о капитуляции, до тех самых пор самураи не посмеют требовать для себя Сахалин, ибо Сахалин не сдается.

- Все это слова, слова, слова...

- Не цитируйте мне Гамлета! - раздраженно отвечал Жохов. - Да, слова. Но мои слова выражают точную мысль.

- Вы не способны войти в мое трагическое положение.

- Согласен, что ваше положение хуже губернаторского. Согласен, что бывают на войне и такие моменты, когда человек вынужден поднять руки перед заклятым врагом. Но нельзя же, как говорит Фенечка, самим лезть в плен.

- Однако я не вижу иного выхода, - ответил Ляпишев, показывая Жохову очередное послание от генерала Харагучи, составленное на русском языке в самых изысканных выражениях...

Японцы заранее оцепили лес и то болото в лесу, где утопал в грязи губернатор со своим "штабом", самураи давно ожидали этого момента... Жохов схватил первую попавшуюся винтовку, распихал по карманам мундира обоймы с патронами и обратился к дружинникам:

- Ребята! Кто не хочет сдаваться -за мной...

Японцы даже не преследовали убегавших. Сияя радостными улыбками, они уже составляли капитуляционные списки. В них оказались фамилии шестидесяти четырех офицеров, а переписывать рядовых японцы не захотели... Михаил Николаевич, прыгая с кочки на кочку, добрался до телеги, на которой лежала Фенечка Икатова.

- Прошу победителей отнестись к этой женщине с должным уважением, которого она и заслуживает, как моя... жена!

Японцы не возражали. Они даже усердно помогали лошадям вытаскивать телегу из болота на твердую дорогу. Подле телеги шагал губернатор и, глотая слезы, говорил Фенечке:

- Теперь ты свободна. Но зато не свободен я... Кто бы мог подумать, что все так закончится. Так ужасно.

- Что мне ваша свобода, если вы сами в плен меня сдали, - ответила ему Фенечка и заплакала.

В группе пленных офицеров волновался Болдырев:

- Господа, господа! Мы совсем забыли о самом главном. Надо бы сразу составить список всех отличившихся, чтобы нас не