Поэтика за чайным столом и другие разборы
Поэтика за чайным столом и другие разборы читать книгу онлайн
Книга представляет собой сборник работ известного российско-американского филолога Александра Жолковского — в основном новейших, с добавлением некоторых давно не перепечатывавшихся. Четыре десятка статей разбиты на пять разделов, посвященных стихам Пастернака; русской поэзии XIX–XX веков (Пушкин, Прутков, Ходасевич, Хармс, Ахматова, Кушнер, Бородицкая); русской и отчасти зарубежной прозе (Достоевский, Толстой, Стендаль, Мопассан, Готорн, Э. По, С. Цвейг, Зощенко, Евг. Гинзбург, Искандер, Аксенов); характерным литературным топосам (мотиву сна в дистопических романах, мотиву каталогов — от Гомера и Библии до советской и постсоветской поэзии и прозы, мотиву тщетности усилий и ряду других); разного рода малым формам (предсмертным словам Чехова, современным анекдотам, рекламному постеру, архитектурному дизайну). Книга снабжена указателем имен и списком литературы.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
172
Указание на Крылова как объект пародирования есть в «Биографических сведениях о Козьме Пруткове»:
Он тотчас же возревновал славе И. А. Крылова, тем более, что И. А. Крылов тоже состоял в государственной службе и тоже был кавалером ордена св. Станислава 1-й степени. В таком настроении он написал три басни: «Незабудки и запятки», «Кондуктор и тарантул» и «Цапля и беговые дрожки».
Под сурдинку «Ворона и лисица» проходит и в примечании к пьесе «Черепослов, сиречь Френолог», косвенно — через французскую песенку — отсылающем к прототипу крыловской басни — «Le Corbeau et le Renard» Лафонтена:
Читатель, я пробовал петь эти куплеты на голос: «Un jour maitre corbeau»; — выходит отлично. Испытай. Примечание Козьмы Пруткова.
Кстати, лафонтеновский текст начинается: Maitre Corbeau, sur un arbre perché, Tenait en son bec un fromage. Maître Renard, par l’odeur alléché… — без инверсии подлежащего.
173
Количественное разрастание текста сопровождается синтаксическим усложнением — появляются: обращение (Читатель!), императивы (заключи, лечи), причастный оборот (помещенные…), разветвленный гипотаксис (придаточное условия с коль, придаточное цели со чтоб и сравнительный оборот с как). Преемственную связь с повествовательной частью обеспечивает деепричастный оборот (откинув…).
174
Это общий принцип искусства — воплощение абстрактного в конкретном, наиболее наглядным проявлением чего является басня; недаром именно на ней основал свою теорию словесности А. А. Потебня (повлиявший на А. Белого и его учение о символе).
175
«Забывание» о запятках и незабудках спроецировано и в фонетику: консонантный комплекс Н-З-Б/П-Д/Т-К, эффектно разыгранный в начальных строках, полностью исчезает из морали (после программных слов об откидывании).
176
В каламбурном противоречии, к тому же, с буквальным смыслом слова незабудки!
177
Ср., кстати, школьную вариацию на Крылова: Ворона перднула во все свое е…., Сыр выпал, с ним была плутовка такова.
Негативные обонятельные коннотации пяток и кишечных газов совмещены в пословице-загадке (отраженной у Даля): Метит в пятки, а попадает в нос.
178
Каламбурно осмысляют иногда пук стихов у Вяземского («Спасителя рожденьем…», 1814; «Того-сего», 1824), Пушкина («К сестре», 1817) и Дельвига («К Шульгину», 1817), отсылающий к строке В подарок пук стихов из послания Жуковского «К Батюшкову» (1812). Но текстуальными или документальными свидетельствами (кроме озорной репутации арзамасцев) это как будто не подтверждается — в отличие от таких ясных случаев (благодаря каламбуру и на соседнем глаголе), как в строках (предположительно Д. Д. Минаева; источник не установлен — А. Ж.): Бегут все, вас завидя издали, С тех пор как «пук стихов» вы издали.
179
Последней рифмы, но не последнего слова: заключительная строчка (Зовет Кондуктор… Ах!..) остается незарифмованной ввиду смерти автора.
180
Употребленная оба раза винительная (= именительная) форма этих двух лексем — единственная, благодаря нулевому окончанию, общая у них; остальные различаются местом ударения.
181
Ее любителем был А. К. Толстой, самый знаменитый из авторов Козьмы Пруткова (но не «Незабудок», написанных Александром Жемчужниковым):
Погодите вы, злодеи! Всех повешу за [муде] я!
(«Бунт в Ватикане»; Толстой 2004: 267).
Таирова поймали! Отечество, ликуй! Конец твоей печали — Ему отрежут нос!.. С осанкой благородной, Бродя средь наших стен, Таиров <…> Показывал нам [хрен? член?] <…> И вот велит он тайно Подсматривать везде, Не узрят ли случайно Хоть чьи-либо [муде] <…> «Скажите, вы ль тот дерзкий, — Все вместе вопиют, — Который дамам мерзкий Показывает [уд]?» <…> «Его без телескопа не узрят никогда, Затем, что он не [жопа], Прощайте, господа».
(«Ода на поимку Таирова»; Там же: 298–302).
У Толстого часты и другие непристойные мотивы: целый сюжет с обнажением задницы («Сон Попова»), еще один вокруг кастрации (с упоминанием мозолей; «Бунт в Ватикане») и серия дефекационных (и иных) непристойностей в «Мудрости жизни», содержащей целую строфу о газах:
Жилься докрасна в запоре, А поноса вспять не нудь. Замарав штаны малиной Иль продрав их назади, Их сымать не смей в гостиной… Если кто невольным звуком Огласит твой кабинет, Ты не вскакивай со стуком, Восклицая: «Много лет!». От стола коль отлучиться Повелит тебе нужда, Перед дамами хвалиться Ты не должен никогда. Коль сосед болит утробой, Ты его не осуждай, Но болящему без злобы Корша ведомость подай… Всем девицам будь отрада, Рви в саду для них плоды, Не показывай им зада Без особенной нужды… Также было б очень гадко Перст в кулак себе совать Под предлогом, что загадка Им дается отгадать.
(Там же: 294–298)
О ловленной рифмовке (стихотворных «обманках») в школьном фольклоре см.: Лурье 1998: 531–533; небольшую антологию стихов с так называемыми «скользкими» рифмами см.: Борисов 1994: 140–146.
182
Надо сказать, что их литературный esprit mal tourné не составлял исключения среди современников. Ср.:
— Теперь, о Клио, понимаю, Как их [е…] / С тоскою в сердце прилагаю Здесь 2 рубли («М. Н. Лонгинову»).
— В ней, покуда чин стяжаешь, Изумя Европу, Рожу калом измараешь А не то, что [жопу] («Не толкуй об обезьяне…»).
— Понятен зов твой сердобольный И для отцов и для детей: С базара — храм искусств угольный, Ты с переулка — дом б[….] («Понятен зов твой сердобольный…»).
— Да, у нас на месте лобном, На народной площади, Калачи так славно сдобны, Что наешься и — [перди] («Автору стихов „Безыменному критику“…»)
[Фет 1959: 515, 522, 534, 505]
Cр., кстати, дефекационное снижение незабудок: Запою я песню звездам, Вспомню лилий, незабудок, А потом замечу кстати, Что расстроил я желудок («От германского поэта…»; 1865; Минаев 1947: 96; отзвук Пруткова?).
У Фета скрытый — на этот раз фаллический — смысл усматривается в слове пучок: «В <…> стихотворении <…> „Язык цветов“ <…> привлекается] внимание <…> к эротическому смыслу тайнописи „пучка“, отчасти каламбурной: Мой пучок блестит росой <…> Я давно хочу с тобой Говорить пахучей рифмой» [Ронен 2005: 230].
183
Рассказывая о происхождении названия знаменитой «Вампуки, невесты африканской, образцовой во всех отношениях оперы» (1909), М. Н. Волконский указал на анекдот о том, как воспитанницы Смольного института, приветствуя принца Ольденбургского, спели ему на мотив из Мейербера: Вам пук, вам пук, вам пук цветов подносим., и одна дама приняла словосочетание вам пук за имя собственное (см. Гнедич 2000: 221–222; гл. 26: «Мои воскресенья <…> Рождение „Вампуки“»).
До наших времен дожила одна из вариаций на эту тему, распевавшаяся (по свидетельству Дмитрия Быкова, электронное письмо от 26.07.12) артекскими пионерами и в XXI в.:
Мы пи-, мы пи-, мы пионеры Юга, Нас ра-, нас ра-, нас радует весна. Нас сы-, нас сы-, нас сытно накормили И вы-, и вы-, и вывели гулять. На са-, на са-, на самом солнцепеке Мы пук, мы пук, мы пук цветов сорвем. Ножо-, ножо-, ножом мы их подрежем И ба-, и ба-, и бабушке снесем.
