Каторга

ния, Ольга Ивановна, для самураев ничего не значат. Им необходим весь Сахалин, от маяка "Крильон" до мыса Погиби, но Сахалин им надобен без русских людей - как хороших, так и плохих! Потому и говорю вам: не ждите милости от врагов, ибо враги останутся врагами для всех нас.

- Не для всех! - возразил Волохов, одним ударом загоняя гвоздик в подошву. - Отвергая амнистию от царя, мы будем освобождены японцами. Это две различные вещи!

Жохову было неприятно подобное умозаключение, но, идя на Рельсовую, он предвидел, что разговор не будет легким, и капитан даже с некоторой надеждой обратился к Глогеру:

- А вам-то, еще молодому человеку, не обремененному семьей и даже имуществом, вам спастись будет легче.

- Бежать с вами? - хохотнул Глогер. - А мне, католику, японцы ничего худого не сделают. Напротив, они лояльны к тем народам, которые порабощены вами, господин капитан. Разве не вы, москали, закабалили мою несчастную Речь Посполитую, а теперь сами же расплачиваетесь за свои грехи!

Сергей Леонидович ощутил приступ гнева:

- Вы, пожалуйста, не путайте русский народ с российским самодержавием. Вы ничего не поняли, ослепленные своим шляхетским гонором, а я предрекаю вам, что вы плохо кончите.

- Плохо? Лучше вас, - отвечал Глогер.

Кучер Ляпишева частенько вывозил губернатора с хохотливой Катей Катиной, но катал их подальше от города, ибо Ляпишев побаивался ревнивой Фенечки. Однажды он указал кучеру:

- Ты, братец, держи лошадей и коляску наготове возле моего дома, чтобы можно было сразу уехать от японцев.

- Ясненько, - отвечал кучер, осужденный московским судом за убийства и ограбления своих пассажиров...

Впрочем, сильный шторм в Татарском проливе исключал появление японских десантов. Ляпишев, прислушиваясь к разговорам чиновников, тоже начал склоняться к мысли, что завоеванием Корсаковского округа самураи ограничат свои территориальные вожделения. Но 10 июля шторм начал стихать, и возникла опасность обстрела Александровска с кораблей. Потому губернатор велел гасить по вечерам уличные фонари; обыватели занавешивали окна старыми одеялами, чтобы город, утонувший во мраке, не был виден с моря.

Старческий флирт с сестрой милосердия Катей Катиной не мешал Ляпишеву выказывать предельное внимание к своей горничной, у которой .снова обострился процесс в легких. Фенечка Икатова даже не благодарила его:

- Помру вот на каторге... каторжницей!

- Ну, милочка, что за глупые мысли у тебя, - волновался Михаил Николаевич, отсчитывая в рюмку капли микстуры. - И какая же ты каторжная, если сам генерал-лейтенант юстиции согласен быть сиделкой при твоей постели.

- Лошади-то с коляскою чего у крыльца стоят?

- Да так... на всякий случай.

- Вы меня не оставьте здесь - с японцами, - просила его Фенечка. - Уж если помирать, так лучше среди своих...

Мемуаристы, вспоминая сахалинский день 10 июля, оставили нам красочные описания погоды. По их уверениям, никогда еще море не было таким спокойным и ласковым, едва журча, оно