Женская война

оворите, — сказал Каноль, грозя пальцем и улыбаясь. — Беглец во всяком случае предатель, первое из этих двух слов несколько поучтивее, но оба они значат одно и то же.

— Да, вы правы, — отвечала виконтесса, — и я не хочу настаивать в своей просьбе. Если бы вы не были посланы королем, я постаралась бы привлечь вас на сторону принцев, но вы доверенное лицо королевы и кардинала Мазарини, отличены благосклонностью герцога д'Эпернона, который, несмотря на мои бывшие безрассудные подозрения, особенно покровительствует вам…

Каноль покраснел.

— Не бойтесь, я не проговорюсь. Но выслушайте меня, барон. Мы расстанемся не навсегда, поверьте мне. Когда-нибудь мы увидимся, так шепчет мне предчувствие.

— Где же? — спросил Каноль.

— Я и сама не знаю, но мы верно увидимся.

Каноль печально покачал головою.

— На это я не надеюсь, — сказал он, — война разделяет нас, да кроме войны, еще любовь.

— А нынешний день? — спросила виконтесса очаровательным голосом. — Вы считаете его за ничто?

— Только сегодня, в первый раз в моей жизни, я уверен, что я жил.

— Так видите, вы неблагодарны.

— Позвольте мне пожить еще один день.

— Нельзя, я должна ехать сегодня вечером.

— Я не прошу этого дня завтра или даже послезавтра, я прошу его у вас когда-нибудь, в будущем. Возьмите сроку, сколько вам угодно, выберите место, где вам угодно, но позвольте мне жить с уверенностью. Я буду слишком несчастлив, если буду жить только с одной надеждой.

— Куда вы теперь поедете?

— В Париж. Надобно отдать отчет…

— А потом?

— Может быть, в Бастилию.

— Но если вы не попадете туда?

— Так вернусь в Либурн, где стоит мой полк.

— А я поеду в Бордо, где должна быть принцесса. Не знаете ли вы какого-нибудь очень уединенного селения на дороге в Бордо и в Либурне?

— Знаю, оно мне почти так же дорого, как Шантильи.

— Верно, Жоне, — сказала она с улыбкой.

— Жоне, — повторил Каноль.

— До Жоне надобно ехать четыре дня. Сегодня у нас вторник. Я пробуду там все воскресенье.

— О, благодарю! Благодарю! — сказал Каноль, целуя руку, которую виконтесса не имела сил отнять.

Потом, через минуту, она сказала:

— Теперь нам остается доиграть комедию.

— Да, правда, ту комедию, которая должна покрыть меня стыдом в глазах целой Франции. Но не смею ничего сказать против этого: я сам выбрал если не роль, которую играл в комедии, то, по крайней мере, развязку.

Виконтесса потупила глаза.

— Извольте, скажите, что остается делать, — продолжал Каноль хладнокровно, — жду ваших приказаний и готов на все.

Клара была в таком волнении, что Каноль мог видеть, как поднимается бархат платья на ее груди.

— Вы приносите мне неизмеримую жертву, я это знаю, но верьте мне, я вечно буду вам за нее благодарна. Да, вы попадете в немилость из-за меня, вас будут из-за меня судить очень строго. Милостивый государь, прошу вас, презирайте все это, если вам приятно думать, что вы доставили мне счастие!

— Постараюсь, виконтесса.

— Поверьте мне, барон, — продолжала