Женская война (др. перевод)

Александр Дюма

Женская война

Часть первая

Нанон де Лартиг

I

Недалеко от Либурна, веселого города на быстрой Дордони, между Фронсаком и Сен-Мишель-ла-Ривьер, находилось прежде селение. Его веселые домики с белыми стенами и красными крышами скрывались под высокими смоковницами, липами и буками. Дорога из Либурна в Сент-Андре-де-Кюбзак шла между домами, симметрично вытянутыми в две линии; из них ничего нельзя было видеть, кроме этой дороги. За домами, шагах в ста, извивалась река; ширина и быстрота ее в этом месте показывали, что уже близко море.

Однако гражданская война, что пронеслась по этим местам, погубила деревья, опустошила дома, которые, подвергаясь ее безумной жестокости, не могли бежать вместе с жителями и развалились, протестуя по-своему против варварства внутренних раздоров. Мало-помалу земля, которая, кажется, и существует для того, чтобы погребать все, что сама же и создала, закрыла руины домов, где прежде люди веселились и пировали. Наконец на этой искусственной почве выросла трава. Так что в наше время путник, проходя по уединенной дороге и видя на неровных холмах, как и повсюду на юге Франции, многочисленные стада, не знает, что пастух и овцы разгуливают по кладбищу, где спит целое селение.

Но в то время, о котором мы говорим, то есть в мае 1650 года, это селение красовалось по обеим сторонам большой дороги и получало от нее, как человеческое тело из артерий и как растения от солнечного света, все свое благосостояние и все радости жизни. Путник, проходя по селению, мог полюбоваться крестьянами, запрягавшими и распрягавшими лошадей, и рыбаками, вытягивавшими на берег сети, в которых билась серебряная и золотая рыба Дордони, и кузнецами, которые бойко ударяли молотами по наковальням, и каждый их удар освещал кузницу блестящими искрами.

А если путешественнику очаровательная дорога придала бы аппетит, обычно появляющийся на большом пути, то ему всего более понравился бы дом, низенький и длинный, стоявший в пятистах шагах от села. В доме было два этажа: подвальный и первый. Распространявшийся из его окон запах лучше позолоченного изображения теленка на скрипучей железной вывеске, подвешенной с помощью прута к карнизу верхнего этажа, указывал путнику, что он добрался наконец до одного из тех гостеприимных домов, хозяева которых за известное вознаграждение готовы подкрепить силы путешественников.

Почему, спросят у меня, гостиница «Золотого тельца» находилась в пятистах шагах от селения, а не в одной из линий домов, стоявших по обеим сторонам дороги?

Прежде всего потому, что хозяин гостиницы в том, что касается кухни, был отличнейший мастер своего дела, хотя и жил в этом пустынном уголке земли. Если бы он поселился посередине или на конце одной из двух линий домов, составлявших деревню, его заведение рисковало затеряться среди других деревенских харчевен, хозяев которых он поневоле считал своими товарищами, но не признавал равными себе. Напротив, в удалении он привлекал к себе внимание знатоков, которые, раз попробовав его кухню, советовали друг другу:

— Когда вы поедете из Либурна в Сент-Андре-де-Кюбзак или из Кюбзака в Либурн, не забудьте остановиться для завтрака, обеда или ужина в гостинице «Золотого тельца», в пятистах шагах от Матифу.

Гурманы, останавливавшиеся в гостинице, уезжали оттуда вполне удовлетворенными и, в свою очередь, рекомендовали ее другим знатокам. Искусный трактирщик мало-помалу богател, но (редкий случай!) неукоснительно поддерживал гастрономическое достоинство своего заведения. Это доказывало, что метр Бискарро был действительно артист в своем роде, как мы уже и сказали.

В один из прекрасных майских вечеров, когда природа, уже проснувшаяся на юге, начинает пробуждаться и на севере, густой дым — по обыкновению — шел из труб и приятный запах разливался из окон гостиницы «Золотого тельца». Бискарро на пороге дома, весь в белом, согласно обычаю жрецов всех веков и народов, когда они приносили жертвы, собственными августейшими руками щипал куропаток и перепелов, предназначенных для отличного обеда, одного из тех, которые он готовил так мастерски и отделывал в малейших деталях из любви к своему искусству.

Вечерело. Дордонь, извилистое течение которой было видно довольно далеко, белела под густой зеленью деревьев. Река делала здесь один из прихотливых изгибов, которыми изобиловало ее русло, и отступала от дороги примерно на четверть льё, чтобы течь к подножию небольшой крепости Вер. Тишина и меланхолия спускались на деревню вместе с вечерним ветерком; земледельцы возвращались с распряженными лошадьми, рыбаки — с мокрыми сетями. Сельский шум затихал, и вслед за последним ударом молота, завершившим трудовой день, в соседней роще раздалась песнь соловья.

При первых трелях пернатого певца метр Бискарро тоже принялся петь. И то ли из-за этого музыкального соперничества, то ли из-за внимания, с которым трактирщик доканчивал свою работу, он не заметил отряда из шести всадников, показавшегося в конце селения Матифу и направлявшегося к его гостинице.

Но восклицание, вылетевшее из окна первого этажа гостиницы в ту минуту, когда его быстро и с шумом закрыли, заставило почтенного трактирщика поднять глаза. Он увидел, что предводитель отряда ехал прямо к нему.

Правда, мы спешим поправить нашу ошибку. Сказать, что он ехал прямо, было бы не совсем точно. Всадник каждые двадцать шагов останавливался, пристально смотрел направо и налево, вглядывался в тропинки, деревья и кустарники. Одной рукой придерживая на колене мушкетон, чтобы быть готовым и к нападению и к защите, он по временам подавал своим товарищам, следовавшим за ним, знак двигаться вперед. Затем вновь отваживался проехать несколько шагов и опять повторял прежний маневр.

Бискарро так внимательно следил за странной ездой всадника, что забыл оторвать от куропатки перья, которые держал между большим и указательным пальцами.

«Этот господин ищет мое заведение, — подумал он. — Но достойный дворянин, верно, близорук: мой «Золотой телец» недавно подновлен, и вывеска довольно заметна. Выступим-ка и мы навстречу».

И метр Бискарро вышел на середину дороги, продолжая ощипывать куропатку с ловкостью и достоинством.

Это движение трактирщика вполне достигло цели. Едва всадник заметил Бискарро, как пришпорил лошадь, подъехал к нему, учтиво поклонился и сказал:

— Извините, метр Бискарро, не видали ли вы здесь отряда военных, моих друзей, которые, вероятно, ищут меня? Они не то что военные люди, а так… просто вооруженные… Да, эти слова вполне передают мою мысль. Не видали ли вы отряда вооруженных людей?

Бискарро чрезвычайно понравилось, что его называют по имени, он ответил самым приветливым поклоном. Трактирщик не заметил, что гость, бросив быстрый взгляд на вывеску, прочел на ней имя и звание хозяина гостиницы.

— Сударь, — дал ответ Бискарро, подумав, — я видел только двух вооруженных людей — дворянина со слугой; они остановились у меня с час тому назад.

— Ага! — сказал незнакомец, поглаживая нижнюю часть лица, почти безбородого, но отмеченного печатью возмужалости. — Ага! У вас в гостинице остановились дворянин и его слуга? И оба они вооружены?

— Точно так, сударь; прикажете — я доложу ему, что вам угодно переговорить с ним?

— Но это, кажется, не очень прилично, — отвечал незнакомец. — Беспокоить неизвестного человека нехорошо, особенно если он дворянин. Нет, нет, метр Бискарро, лучше опишите мне его или, еще лучше, покажите мне его так, чтобы он не видел меня.

— Трудно показать его, сударь, потому что он, кажется, прячется: он захлопнул окно в ту самую минуту, как вы и ваши товарищи показались на дороге. Гораздо легче описать его: он небольшого роста, молод, белокур, худощав. Ему лет шестнадцать, и он, кажется, не может носить никакого оружия, кроме маленькой шпажонки, которую надевают, когда идут в гости, и которая висит у него на перевязи.