Русский Бертольдо

ЦАРЬ: Смеешся ль ты, палачь?

БЕРТОЛД: Смеюсь я подлинно, и есть ли бы кто теперь не смеялся, тому надлежало все зубы выбить.

ЦАРЬ: Для чего?

БЕРТОЛД: Для того, что те жены тебя признали за бабика [618], а не за Албуина. И того то ради они тебе учинили толь безумное прошение.

ЦАРЬ: В их воли состоит просить, а в моей воли пожаловать.

БЕРТОЛД: Плоха та сабака, которая допускает себя за хвост ловить. // (л. 23 об.).

ЦАРЬ: Говори яснее, чтоб я выразумел.

БЕРТОЛД: Бедныя те домы, где курицы ростятся [619], а петух молчит ^{45}.

ЦАРЬ: Ты, как солнце мартовское, которое греет, а не растаивает.

БЕРТОЛД: Разумному человеку не много слов надобно.

ЦАРЬ: Вынь мне вдруг из мешка [620].

БЕРТОЛД: Кто хочет дом иметь чистой, тому не надобно держать ни птиц, ни голубей.

ЦАРЬ: Кто мешается с бездельем, толко лиш поварн [621] коптит ^{46}.

БЕРТОЛД: Одним словом, што ты хочеш от меня?

ЦАРЬ: Хочу твоего совета в сем деле ^{47}.

БЕРТОЛД: Муравей ли просит теперь хлеба от сверчка?

ЦАРЬ: Ведаю я, что ты умьон и обогащен многими инвенциами [622], сиречь вымыслами [623], и того ради всю трудность сего дела на тебя полагаю.

БЕРТОЛД: Ежели ты положиш ту трудность на меня, то не держи у себя ничего в уме, я скоро ее сыму с тебя. Пусть я // (л.24) буду делать, что знаю, и буде они вперед станут тебе говорить о сем долге [624], то буду я сабака.

ЦАРЬ: Поди, старайся, как бы скорее их с той дороги свести.

Пошел Бертолд на рынок и купил одну птичку, которую посадил в шкатулку и принес ее к царю, сказав ему, чтоб он отослал оную к царице так, как она заперта, а царица бы отдала тем женщинам с таким приказом, чтоб отнюдь ее не открывали и чтобы наутре пришли к царю, принесши с собою и шкатулку запертую. И тако потом царь обещается учинить с ними ту милость, о чем они просили. Царь по такому совету бертолдову тое // (л. 24 об.) шкатулку отослал к царице с нарочно посланным, И оную приняв, царица отдала вышепоказанным боярыням [625], которыя были в ее каморе, ожидая ответу с таким приказом от страны царской [626], чтобы оную ни под каким образом не открывали и на завтрешней бы день ее возвратили, и что они получат все желание свое от царя. И тако все с радостию разъехались от царицы ^{48}.

Как вышли показанные жены от царицы, то пришло им превеликое желание видеть оное, что было положено в шкатулке ^{49}. И начали друг другу говорить: «Хочете ли посмотреть, что заперто в шкатулке?» Одни говорили, что открывать не надобно, ибо отдан нам крепкой приказ, чтоб никак не открывать, понеже, может быть, что положена там какая нибудь нужная вещь царская. А другая боярыни любопытнейшия говорили: «От того, что мы и посмотрим, ничего не зделается, и ежели мы ее откроем и посмотрим тово, что бы в ней ни было».

Напоследок по многих разговорах и замешателствах [628] // (л. 25), каковы между собою они чинили, приговорили ее открыть. И тако что стали ее открывать и еще совсем крышки не подняли, то птичка, бывшая тамо, вдруг выпархнула и вон на двор вылетела. От чего все остались смратны [629] и печалны, а наипаче в том, что не могли усмотреть, какая то птичка была, ибо с такою скоростию из глаз их улетела, что не могли разсудить, воробей ли или щегленок был ^{50}. Понеже, ежели б ее усмотрили, то бы старалися приискать такую ж другую птичку, подобную ей, и на завтрешней бы день принесли ее к царю так, как была, и от того бы никакого зла им не приключилось.

Затужившись и запечалившись, все те бедныя боярыни, о потерянии птички, стали обличать свое любопытство и говорить: «О бедныя мы, с каким лицем появимся мы к царю! понеже не сохранили повеления его, ниже могли на одну ночь удержать запертую птичку. Бедныя и безнадежныя мы! Какая радость // (л. 25 об.) и какая смелость [630] будет нам завтра поутру»? Так они всю ту ночь препроводили в грусти и печали и не знали, что им назавтра делать, итти ли прямо к царю или отстатся у себя в доме.

Как пришла ночь, и наступил день светлой, то они встали и собрались все вместе и, как десператныя [631], не знали, за какую дорогу принятся и куда итти — наперед, к царю ли прямо об[ъ]явить о своей вине, или к царице. Иная говорила так, а иная инак; иная говорила, что итти, а иная, что не ити. Напоследок, по многих словах вышла одна из них изо всех, якобы наисмелейшая, и стала говорить: «Для какой притчины теряем мы столко времени в непотребных разговорах между собою? Проступка наша уже учинилась и невозможно ее утаить ниже исправить, кроме того, что просить прощения у царя и сказать ему, не обинуяся, все то, что произошло. А он, как по природе человек милосердой, а наипаче к женам, ту вину нам простит. И пойду я первая к царю перед вами, а вы будьте великодушны и подите за мною, понеже, что ни будет, за сие не казнят смертью, что одна птичка ценою в две денешки вылетела. Подите со мной и ничего не бойтесь».

А иныя опять разсуждали, что царь примет за презрение себе учиненное их преслушание и поставит так за велико, якобы у нево из садов и лугов все фазаны и рябчики выпущенны были. После того всего положили намерение итти наперед к царице и об[ъ]явить ей подробну все свое дело.

Услышав царица о таком деле, весма затужилась и опечалилась, и не знала, что сказать и что делать, понеже испужалась от такого безчиния. Однако ж напоследи осмелилась и пошла к царю со всем собранием жен, которых было до трех сот, и все шли со страхом и со стыдом. Когда пришла царица во двор царской и поздравила царя, то он принял ее поздравление с радостию и потом посадил подле себя, и спросил ее, какую добрую ведомость [632] к нему принесла с толиким множеством жен. // (26 об.).

Ответствовала царица: «Известно буди вашему величеству, что пришла я к вам с сими благороднейшими госпожами за получением ответа на прошение мое, тебе учиненное, а имянно, чтоб и они вступали в самыя те дела и управления, которые исправляют сенаторы. И ваше величество послал к нам шкатулку с непременным повелением, чтоб ее не открывать ни каким образом, но возвратить б так, как им отдана. Но из них одна перед другою будучи весма любопытливее, желая видеть, что в той шкатулке положено, ее открыли, из которой вдруг вылетела птичка. О чем они так затужились и опечалились, что не смеют ни головы поднять, ниже смотреть на ваше царское лице от великаго своего стыда в преступлении вашего повеления. Но ваше величество, как всегда бывал милосерд и милостив ко всем, прости их (прошу тебя) в такой вине, понеже они не для преслушания вашего величества, но от любопытственнаго своего желания то учинили. Вот они здесь пред вашим величеством в раскаянии и печали просят всенижайше прощения». // (л.27).