Классическая русская литература в свете Христовой правды

Далее, мысль Волошина заключается в том, что государство призвано собрать в себе, как в фокусе, максимум крови, максимум грязи, максимум обмана и насилия, тогда вне государства, так сказать, всего этого будет меньше. Эта мысль позднее будет оспариваться Солженицыным: у Солженицына это всё остальное будет называться “замордованная воля”. Максимилиан Волошин большевиками не был отнесён к “замордованной воле”, ему дали догулять и дожить в Коктебеле.

Написать в 1919 году, что этот железный закон лежит в самой сущности государственной власти, это значит – изречь пророчество о будущих большевистских временах. Потом в конце статьи он всё более нагнетает как бы внутреннее напряжение этого пророчественного высказывания.

“Государство отнюдь не есть добро, природа государства злая; государство не имеет власти претворять зло в добро – это область Церкви. Церковь, как власть теократическая, преображает человеческую злую сущность и освящает земное хозяйство. Государство может только сосредоточить в себе частное, кустарное зло, монополизирует его.

Преступник для Церкви – грешник; для государства он – конкурент, потому что он соревнуется с ним в своей злобе. Преступник выражает поползновение восхитить у государства хотя бы часть его прав на злодейство.

Смертная казнь есть такое же практически необходимое учреждение, как государство - оно есть усугублённое и сосредоточенное зло”.

Завершает Волошин тем, что “не надо думать, что государство карает по справедливости. Неправда, государство карает в силу практической необходимости - данное лицо, при данных обстоятельствах, опасно для государства: оно должно быть уничтожено”.

Это и есть “социально опасный элемент” – не надо ему что-то приписывать и, тем более, каких‑то действий, достаточно одного короткого обвинения – не наш человек.

“Воры и грабители часто привлекаются на службу государству, чтобы пользоваться их навыками, но и дисциплинировать их”.

Таковым убийцей, который был взят на службу, был Блюмкин. Блюмкин – убийца Германского посла Мирбаха; и это убийство окончательно развязало руки Германии для ввода войск на Украину. Блюмкина направили за границу для ответственных мокрых дел, а перед этим он был крупным расстрельщиком - и другом Есенина. Но он нарушил дисциплину: восхищение Троцким привело его на Принцевы острова, где он получил от Троцкого спецзадание; и как только он выбился из инструкции, то его немедленно расстреляли.

“Справедливость остаётся священной, когда она принадлежит Господу Богу; в человеческих руках она превращается в таблицу для умножения трупов. Поэтому ещё в Ветхом Завете было установлена ясно и твёрдо Божественная монополия на справедливость великим словом – Мне отмщение, Аз воздам”.

Эта статья вполне может быть названа и пророческой и христианской. Поэтому в ответственных словах Максимилиан Волошин оказывается не только христианином, но и церковным человеком, а то, чту у него продолжало бурлить внутри, можно написать, но не обязательно печатать.

Лекция №10 (№45.)

1. Развитие и “углубление” революции: от “бескровной” марта 1917 года до начала гражданской войны. Оценки “позднего ума” [201] архиепископа Иоанна Шаховского. Историософия революционной поры: “На весах поэзии” Максимилиана Волошина.

2. Пророки и лже-пророки революции: Р.В. Иванов-Разумник [202], Сергей Есенин.

3. Инония [203] Сергея Есенина. Истоки и основания его личной трагедии.

Революция бескровной не была; но она была объявлена бескровной, в том смысле, что Временное правительство в лице Керенского, когда отменило смертную казнь, - оно придерживалось своего слова; и это его и погубило.

В 50-х годах Керенский объяснял Иоанну Шаховскому свою неудачу тем, что он не мог “пойти на кровь”, хотя попытка июльского переворота развязывала руки Временному правительству. (В этом смысле Борис Николаевич Ельцин воспользовался уроками февральской революции и поступил несравненно умнее в 1993 году).

В чём же бескровность и не бескровность февральской революции? Дело в том, что убийство, кровопролитие, именно “самогон крови”, - шел стихийно. Временное правительство террора не устраивало и даже не объявляло. То есть, кровь лилась вопреки Временному правительству, и это было расценено (с полным основание) как его слабость.

Правительственного террора не было, но был бунт уставших солдат, вернувшихся с оружием в руках и не обязанных его сдавать – это была страшная ошибка Временного правительства первого созыва. Как только было зарегистрировано братание на фронте, то эти братающиеся (“братушки”) должны были бы немедленно сдать оружие.

Таким образом был убит Тверской губернатор фон Бюнтинг; убит был зверски, а новая власть не могла остановить убийство и даже никого не наказала.

В трилогии Алексея Константиновича Толстого “Смерть Иоанна Грозного”, “Царь Фёдор Иоаннович” и “Царь Борис” – во время любого переворота или заминки власти, прежде всего, надо сажать, а потом можно будет и освободить. Когда в “Иоанне Грозном” народ выкрикивает, что виновники убийства Шуйский и Бельский и уже готовы на самосуд, Годунов, мало того, что объявляет что от недуга скончался Иван Васильевич и в его смерти виновных нет, но, прежде всего, арестовывает обвиняемых и говорит – бояр за крепким караулом отправить из Москвы.

Как только народ видит крепкий караул, то успокаивается. Крепкий караул (и вообще вид замков, караулов и так далее) убеждает народ в силе власти. Именно поэтому революция 90-х годов Горбачевско-Ельцинская произошла сверху; снизу она бы не произошла никогда.

Были убиты стихийно: великий князь Михаил Александрович (приказа не было): он был убит каким-то авантюристом, и когда тот вернулся из эмиграции, то его немедленно расстреляли по приказу Сталина; митрополит Владимир, хотя он – новомученик, но убит неизвестно кем (приказа не было). Но к его убийству причастность наместника Киево-Печерской лавры и причастность украинских автокефалистов не вызывает никаких сомнений; убит губернатор фон Бюнтинг – вопреки повелению новой власти.

Такое или подобное же стихийное убийство описывает Иоанн Шаховской в своём произведении “Установление единства”. Пишет он так (ещё идёт 1916 год): “В это лето Иван Александрович Бернгард был почти на моих глазах убит террористами. В один из вечеров после ужина в столовую, около веранды, выходящей в парк, когда Иван Александрович (то есть его отчим) и мать оставались ещё в столовой и дверь в парк была открытой, вошли два человека. Старший держал в руках двуствольное ружье. Иван Александрович подошел и спросил, что им нужно; в это время человек с охотничьими двуствольным ружьем стал в него целиться. Иван Александрович схватил ствол ружья, отстраняя его от себя – между ними завязалась борьба.

Как выяснилось, их нападение на Ивана Александровича было вторым, накануне они покушались на графа Бобринского, жившего в верстах 20-ти от нас, но убили по ошибке его управляющего, а через три дня после покушения на Ивана Александровича, сделав 90 вёрст, они стреляли в ехавшего по дороге в пролетке члена Государственного совета Глебова, ранив его и жену”.

Это всё говорит о том, что народ вышел из прежнего мирного состояния. В “Мертвых душах” у Гоголя говорили, что достаточно показать шапку полицмейстера и крестьяне, спокойно бросив насиженные места, пойдут на переселение. У Аксакова, уже не анекдотический, а совершенно реальный факт – как в XVIII-м веке переселял крестьян из Симбирской губернии в башкирские степи его дедушка Степан Михайлович Багров: люди плакали, но ни единого слова ропота никто не проронил.

Дальше у Иоанна Шаховского приводится очень любопытная реакция власти. “Всё было поставлено на ноги, чтобы изловить преступников. Мотивы преступления оставались неясными, но было несомненно, что ограбление не являлось его целью. Были найдены малограмотные воззвания – беспомощное в языковом и в интеллектуальном отношении воззвание их было составлено от имени каких-то “барократов”. Притом, было очевидно, что под словом “барократы” эти люди понимали не пользу бар, а их истребление. Это было уже начало общероссийского иррационализма. [204] Взвихривался и выползал из России, из ее щелей и ран, русский грех, вылезали темные духи, мстившие России за остаток Божьей правды, оставшийся в ней. Россия, жалким остатком своей веры, не могла противостоять этим духам”.