Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

проход между Сциллой и Харибдой. Ирландские поэты считали, что euse — «мудрость»,

«поэзия», «знание» — открывается именно на кромке вод. Такие линии, не имеющие

ширины, символизируют сверхъестественное в мире пространства, и в современном

фольклоре изгнанные души находят пристанище в беспространственных зонах — «меж

пеной и водой» или «меж деревом и корой». Во времени тот же феномен представлен на

стыке двух годов или двух сезонов, а порою это некое «сейчас», которого никогда небыло

и не будет и которое все же есть

Аналогичным образом объекты, о которых можно сказать, что они «не то и не это или и

это и то», имеют таинственные сверхъестественные свойства. Магическая сила росы

(собранной на рассвете, ни днем ни ночью, майским утром, когда зима уже кончилась, а

лето еще не наступило), безусловно, проистекает из ее двойственности — этои не

дождевая вода, и не морская, и не вода из реки или колодца. Вот и омела тоже не куст и

не дерево. Как растение, растущее не из почвы, она попадает в ту же переходную

категорию, что и «муж, не рожденный женщиной» или «поросята, не рожденные

свиньей» Она не поддается классификации и потому свободна от ограничений, присущих

любой дефиниции. Недаром в одной из песней «Старшей Эдды» рассказывается, что все

растения на земле поклялись не причинять вреда сыну Одина Бальдру и лишь омела,

которая «не это и не то», оказалась свободна от этой клятвы и могла быть использована

для убийства светлого бога. В народных обрядах человек, если он становится под веткой

этого дерева, которое и не дерево вовсе, освобождается от всех условностей он получает

право на любую вольность. В свою очередь он сам оказывается лишен какой бы то ни

было защиты условностей и должен исполнить все, что от него потребуют. Мы

предположили, что, вмешиваясь перед своей гибелью в ссоры двух воинов, Кухулин не

может не отдать им свое копье именно потому, что своим вмешательством он ставит себя

в то самое свободное, но уязвимое положение между оппозициями, при котором отказ в

просьбе невозможен. В сакральной зоне между бытием и небытием становится возможно

все. Тот, кто вопреки доводам рассудка дерзает ступить в эту опасную зону, может

обрести спасение, но может и погибнуть, скрывшись навеки в волнах реки смерти,

протекающей под узким, как лезвие ножа, мостом.

О символическом значении лабиринтов за последние три десятилетия написано очень

много, ведь это одновременно и убежище от сил зла, и путь, которым умерший следует в

мир духов. Здесь мы только отметим, что лабиринты соотносятся с направлениями точно

так же, как «не то и не это» соотносятся с оппозициями. В лабиринте у человека нет

определенного направления, а значит, он достигает цели, которую невозможно соотнести

с направлениями компаса. По ирландским народным верованиям, феи и другие

сверхъестественные существа способны запутать человека, заставить его потерять

ориентацию в пространстве (а равно и во времени). Сбиться с пути может и тот, кто

случайно наступит на «вымороченную землю», под которой зарыт утробный плод или

некрещенный младенец. И наоборот, в многочисленых «плаваниях» путешественники,

потерявшие ориентацию и плывущие наугад, «без руля ибез ветрил», непременно

оказываются в Обетованной стране.

Если единение двух оппозиций символизируется линией соприкосновения, то встреча

трех и более независимых единиц ведет к обнаружению точки их схождения. Первое

соответствует территориальной границе, последнее — Слиянию Трех Вод, месту

встречи трех земельных участков или центру Ирландии, где встречаются и сливаются все

области. Уснех находится во всех четырех областях и ни в одной из них. Аналогичным

образом множественные смерти, о которых у нас шла речь, суть точки, где три и более

независимых подвига соединяются в один. Следствие должно иметь достаточную

причину, но в этих повестях несколько достаточных причин, и в итоге банальное

объяснимое событие превращается в загадку, бросающую вызов причинности. А если

событие имеет три и более достаточные причины, то причины у него как бы вообще нет.

Удар копьем, утопление в воде и сжигание в рассказе о гибели короля Диармайда не суть

компоненты единого процесса; это несовместимости, которые не связаны между собою

ничем, кроме случайного совпадения.

Найти точки, где соединяется несоединимое, способен лишь тот, кто постиг великое

искусство магии и прорицания. О ясновидце Беке Мак Де говорится что он мог

одновременно разговаривать с девятью собеседниками и за один раз ответить на девять

разных вопросов. Однажды три человека задали ему три вопроса, и вопросы эти никак не

были связаны между собой: (1) Когда сдадутся защитники крепости? (2) Какова глубина

реки? (3) Какова толщина жира у свиней в этом году? На что мудрец Бек ответил:

Невелика мера (3) до дна (2) завтра (3)», разместив свои ответы в обратном порядке. Три

не связанных между собой ответа образуют одну фразу, подобно тому, как два и более не

связанных между собой значений образуют каламбур.

Загадочное свойство определенных ситуации, вещей, характеров, поступков и событии

связано со случайными совпадениями, которые в принципе сродни тем, что содержатся в

каламбурах, — совпадениями, ошеломительными для тех, кто руководствуется здравым

смыслом. Так, Монган стоит одной ногой на дернине ирландской земли, а другой — на

дернине шотландской. Мудрецы короля Лейнстера предрекли ему, что одна нога его

пребудет в Ирландии, а другая в Шотландии из чего он сделал вывод что такое странное

положение обеспечит ему безопасность. Когда Диармайд и Грайне скитаются в лесах она

ложится спать на ложе из тростника, а он оберегает ее сон, сидя неподалеку на мешке

морского песку. Пожевав свой палец мудрости, Финн узнает, что Грайне находится в эту

минуту где то в тростниках, а Диармайд — на берегу моря, и решает что они далеко

друг от друга и преследовать их не имеет смысла Множественная смерть — опять таки

своего рода каламбур, как и инцестуальное рождение, вследствие которого человек

становится одновременно сыном и внуком одной и той же женщины или братом

собственной матери. Это аномалии, демонстрирующие предельную неадекватность

логических категории, точно так же, как совпадение взаимоисключающих гейсов

показывает пределы моральных заповедей.

Каламбур уходит своими корнями в далекое прошлое, и недавние исследования показали,

что в основе его отнюдь не желание развлечь собеседника веселой шуткой. У египтян

искусство играть словами было не просто «застарелои привычкой», оно обнаруживало

связь с космологическими и теологическими идеями. Та же «коварная привычка» во

многом формирует индуистские ритуалы. Значимость каламбуров в раннекельтскои

традиции несомненно получит большее признание чем более детально будут изучены

дошедшие до нас тексты. Вполне возможно что филологическая неуверенность, которой

страдают интерпретации столь многих имен в кельтскойи других ранних литературах,

отчасти объясняется как раз тем, что это были каламбуры, ключи которых давно

утрачены. В ирландских «Собраниях имен» ( Corr Аптапп) и «Старинах мест»,

диншенхас, зачастую дается два-три альтернативных объяснения имени того или иного

лица или места причем в отличие от современных работ по этимологии древние собрания

вовсе не выбирают одно из объяснении как единственно правильное. И исследователь

стоит перед дилеммой считать ли эти альтернативы просто фрагментами не связанных

между собою рассказов собранными и записанными ради «полноты картины» как обычно

происходит в современной фольклористике, или же в ту пору полагали что смысл важных