Этюды любви и ненависти

Марк Авраамович (умер в 1712)

Настасья Марковна + И.И. Скоропадский дочь + Семен Лизогуб С.С. Лизогуб + Танская Т.С. Лизогуб + А.Д. Гоголь В.А. Гоголь + М.И. Косяровская Н.В. Гоголь Повторюсь: для генеалогии степень родства не имеет значения. Ярко выраженная "еврейская внешность" в отдаленном поколении не должна удивлять. Стоит привести одну быль из не такого уж далекого прошлого. Будущий церковный реформатор епископ Александр Иванович Введенский (1889-1946) родился в Витебске. По преданию его дед (Андрей), псаломщик Новгородской епархии, был крещеным евреем из кантонистов и, увы, беспробудным пьяницей. Сей новообращенный погиб, вероятно, в соответствующем состоянии при переходе ранней весной через Волхов. Отец Введенского Иван Андреевич дослужился до чина действительного статского советника. А вот свидетельство историка о самом Александре Ивановиче: "С недоумением смотрели на него родные и знакомые; все поражало их в странном мальчике. Наружность отдаленных еврейских предков неожиданно повторилась в сыне витебского директора в такой яркой форме, что его никак нельзя было отличить от любого из еврейских детишек, которые ютились на витебских окраинах; он был больше похож на еврея не только, чем его отец, но и сам дед. Задумчивый и вечно погруженный в книги, он как-то странно выходил моментами из своего обычного состояния молчаливой замкнутости…" (Левитин А., Шаров В. Очерки по истории русской церковной смуты. Цюрих, 1977. С. 7-8). Спустя долгие годы церковный реформатор епископ Антонин (Грановский), впервые узрев Введенского, не преминул спросить: «"Правду говорят, что вы от колена Иесеева?" – "Что вы, владыко, я русский дворянин", – с вымученной улыбкой ответил обновленческий вития. "Как же, видали мы таких дворян!" – усмехнулся грубоватый старик» (Там же. С. 79). При этом Введенский более всех обновленцев нравился Грановскому. Так выпадают генеалогические карты…

Еще более удивительную историю рассказал Илья Сельвинский (1899-1968). Внук кантониста и крымчак, т. е. настоящий крымский еврей (не караим, а талмудист, как говорили в старину). В автобиографическом романе "О, юность моя!" много внимания уделил еврейской теме. В молодости он был членом сионистской спортивной команды "Маккавеи", о чем написал, хотя – и это удивительно – большим гражданским мужеством не обладал. (Вспомним историю с Пастернаком.) Но в романе описаны не только яства еврейской кухни (фаршированная рыба, "грибенкес", т. е. шкварки из гусиной кожи, пейсаховка 60 градусов)… Один из персонажей, а именно капитан маккабийцев слесарь Майор Голомб, красивый мужчина, волосы которого вырублены из гранита, глаза синие, нос орлиный, губы в пламени, объясняет, что такое сионизм (эта фамилия известна в истории сионизма: Илиягу Голомб (1893-1945) был организатором еврейской самообороны в Палестине). Объяснение происходит именно тогда, когда к знаменитому силачу Ивану Максимовичу Поддубному приходят спортсмены-сионисты и просят посетить их клуб. А вот образ борца: "Непомерно широкий, добродушный русский богатырь с пшеничными усами и еврейским носом" (курсив мой. – С. Д.) рассказывал эпизоды из своей жизни. Поддубному объясняют, куда его приглашают: "Все эти люди собираются ехать в Палестину?" – "А ты обеспечил нам хорошую жизнь в России?" – едко спросил Майор. "После революции все нации равны!" – "После революции? Спасибо твоему Деникину", – едко парировал Майор. На этом политическая дискуссия обрывается, или, точнее, сам Илья Львович не пожелал дразнить гусей. Богатырь с еврейским носом обещал посетить ремесленную синагогу, во дворе которой стояли гимнастические снаряды, а в сторожке хранились гири, боксерские перчатки и ковер для классической борьбы (Сельвинский И. О, юность моя! М., 1966. С. 205-208). Действительно, хмельнитчина обеспечила Украину "еврейскими носами" надолго, а может быть, и навсегда. 28 ноября Перелистывал книгу графини Марии Клейнмихель (1846-?) "Из потонувшего мира:

Мемуары" (Пг.; М., 1922). Она у меня есть в двух изданиях – западном и советском.

Объем советского в четыре раза меньше берлинского (86 и 308 с.).

"Недавно я была в обществе ярого антисемита, правдивого, уважаемого человека, но, подобно всем фанатикам, носящего шоры, считающего погромы законным и естественным явлением. Я много с ним спорила по этому поводу. Каждый человек свободен в выборе себе среды и имеет право избегать соприкосновения с неприятными для него элементами, но это еще не причина для сжигания евреев или для спокойного отношения к умерщвлению их детей. С детства относилась я отрицательно ко всяким притеснениям и не признавала чувства ненависти и несправедливости…" (Клейнмихель М.

Указ. соч. С. 23). В советском издании фраза на этом прерывается. Читаем в берлинском далее: "…давление вызывает контрдавление, и во многом, что теперь происходит, вижу я месть евреев за те притеснения, которым они подвергались в течение многих столетий, в особенности в России, где закон и суеверие сообща делали из еврея пария" (Клейнмихель М. Указ. соч. / Пер. с фр. Берлин, 1922 (?).c.112).

5 декабря День рождения Инны. После взрывов в Иерусалиме и Хайфе ничего не хотелось писать.

Обнаружил интересный факт в одной из книг А.Я. Бруштейн (1884-1968). Ее муж – военный врач, психиатр, участник русско-японской войны, породившей невиданный всплеск психических расстройств. Объяснение этому факту найти не могли. На мой взгляд, оно лежало на поверхности. Война была совершенно иной, чем в предыдущем столетии. Появились новые виды вооружения, поражающие на далеком расстоянии (пулеметы, мины, скорострельные и дальнобойные морские орудия). Привычная война с десятками тысяч убитых осталась в прошлом; наступило новое время многомиллионных армий и многомиллионных жертв: человеческий мозг не мог так быстро перестроиться. Но не об этом речь.

Речь снова о С.А. Нилусе. По мнению Д.А. Черняховского (о чем я уже писал), Сергей Александрович был душевнобольным человеком. Дю Шайла рассказывает, что во время пребывания в 1908 г. у Оптинских старцев вздумалось Нилусу в пику младотуркам и их революции провозгласить здравицу в честь султана Абдул-Хамида II и заказать молебен о даровании ему победы. Напомню, что последний правитель османской империи прославился невиданной резней христиан, в частности греков на Крите. Понятно, что долготерпеливые монахи вынуждены были попросить Нилуса покинуть Оптину. Так вот подобный вид помешательства описала Александра Яковлевна Бруштейн: "Среди больных-хроников есть Никандр Василевский, бывший певчий Исаакиевского собора в Петербурге. Красивый статный старик со сверкающе-серебряной головой и бородой, Василевский движется с той профессиональной, чуть театральной величавостью, какая вырабатывается участием в богослужении. Душевная болезнь Василевского проявляется, между прочим, и в том, что он считает себя не русским, но турком. Ходит в феске и здоровается не за руку, а по-восточному, поднося руку ко лбу и груди. Причудливо смешивается у него… русский язык с церковнославянским, на котором не менее тридцати лет пел в хоре… Как-то пришел он к нам на квартиру… Лицо – сияющее, в петлицу больничного халата вдет бумажный полумесяц.

– Что это вы таким именинником?

– А нынче тезоименитство пресветлого августейшего повелителя моего султана турецкого. Ему же служу я, дондеже есмь! – И тут же Василевский возгласил: "Благоверному государю моему, султану всея Турции, и державному семейству его – мно-о-огая лета!" (Бруштейн А.Я. Вечерние огни. М., 1963. С. 12).

Поражает почти портретное сходство Нилуса с Василевским, страсть к церковному пению и одержимость проклятиями в адрес неизвестно в чем провинившихся людей, вступивших с ними в воображаемый конфликт. При этом Василевский предавал громоподобной…анафеме "гяура" доктора Морозова. Сближает Нилуса и Василевского склонность к литературному творчеству, правда, в отличие от Сергея Александровича Василевский писал только стихи. Здесь уместно вспомнить сумасшедшего московского религиозного писателя, упомянутого Иваном Буниным в рассказе "Казимир Станиславович!" (1916). 7 января 2002 г.