Этюды любви и ненависти

Савелий Дудаков

Этюды любви и ненависти

OCR и вычитка: Давид Титиевский; сентябрь 2008; г. Хайфа.

В библиотеке Александра Белоусенко книга размещена по просьбе автора, Савелия Юрьевича Дудакова.

Москва; Российский государственный гуманитарный университет; 2003

С. Ю. Дудаков

ЭТЮДЫ ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ

Очерки

Российский государственный гуманитарный университет Москва

2003

Художник Михаил Гуров

Дудаков С.Ю.

Этюды любви и ненависти: Очерки. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2003. 542 с.

Для широкого круга читателей.

Содержание

Л.Н. Толстой, С.Я. Надсон и другие… И снова Толстой… 7

И.С. Тургенев, М.М. Антокольский и другие… 80

Заметки на тему… 117

Дневник библиофила…. 201

Святая земля глазами русских паломников…. 338

Народные поверья… 375

О крещении… 402

Еще немного о Нилусах… 420

Русские евреи на фронтах Первой мировой войны… 438

Приложения Необходимое предисловие к публикации…. 490

С.С. Окрейц. Цадик Мендель из Любавич… 495

О Давиде Черняховском…. 512

Указатель имен… 523

Л.Н. Толстой, С.Я. Надсон и другие…

И снова Толстой Надо думать, что такого поэта, как Надсон (1862-1887), для Льва Николаевича Толстого вообще не существовало. Воспитанный на других эстетических принципах, он на дух не переносил певцов "гражданской скорби", считая их эпигонами Некрасова. В целом невысоко оценивал он и поэзию своего соседа Афанасия Фета (1820-1892), хотя при жизни иногда делал ему комплименты. (Кстати, Волошин писал о Фете: "Говорят, что он в последние годы своей жизни с напряженным, болезненным вниманием прочитывал каждый вновь появлявшийся сборник стихов: ждал идущих на смену"1.

Смены не было. Надсон ему не нравился.) Толстой недурно отзывался о Полонском (1820-1898), но, правда, тоже при жизни Якова Петровича. Если и хвалил современников, признавался он впоследствии, то лишь "в среде литераторов, из учтивости"2.

В 1901 г. Толстой расставил всех по местам: "На моей памяти, за 50 лет, совершилось это поразительное понижение вкуса и здравого смысла читающей публики.

Проследить можно это понижение по всем отраслям литературы, но укажу только на некоторые, более заметные и мне знакомые примеры. В русской поэзии, например, после Пушкина, Лермонтова (Тютчев обычно забывается) поэтическая слава переходит сначала к весьма сомнительным поэтам Майкову, Полонскому, Фету, потом к совершенно лишенному поэтического дара Некрасову, потом к искусственному и прозаическому стихотворцу Алексею Толстому, потом к однообразному и слабому Надсону, потом к совершенно бездарному Апухтину…"3 Оборвем цитату, ибо далее в черновике во множественном числе названы Брюсовы и Бальмонты. С моей точки зрения, Толстой, пусть весьма субъективно, а подчас и совсем необъективно (что с ним нередко случалось в отношении братьев-писателей), выстроил историческую линию русской поэзии, где между признанными классиками расположился самый молодой по возрасту поэт. "Понижение уровня вкуса читателей" здесь ни при чем: жизнь шла вперед, и поэтические идеалы и пристрастия вполне сознательно менялись.

Но иногда Толстой противоречил сам себе: однажды, например, посетовал на недооцененность Тютчева, Фета, Сковороды.4 К евреям-поэтам Лев Николаевич относился иронически. Однажды Ясную Поляну посетил стихотворец и "талмудист" Самуил Захарович Баскин-Серединский, подаривший Толстому роскошный двухтомник своего друга Даниила Ратгауза. Л.Н. заметил по этому поводу, что "очень любит стихи и особенно ‹стихи› евреев. Но у него (Баскина-Серединского. – С. Д.) талант"5. Толстой, кажется, чтил Генриха Гейне… На бастионах Севастополя он переводил одну из его баллад. Да и в "Анне Карениной" Облонский читает четверостишие Гейне, а в "Круге для чтения" приводится цитата из Гейне, повторенная затем в "Путях жизни". В черновиках программного произведения "Что такое искусство" (1897-1898) Гейне поначалу числился в разряде "хорошего всемирного искусства", но потом Толстому это показалось "слишком", и фраза была вычеркнута6.

Мне кажется, что шумный успех Надсона прошел мимо Толстого. Из всего поэтического окружения Толстого только Плещеев, крестный отец Надсона в русской литературе, мог замолвить за него словечко. И вряд ли Толстой отозвался бы на творчество 24-летнего поэта строчкой своего дневника, если бы не случай. Впрочем, роль Надсона в русской поэзии тем не менее достаточно заметна. Не следует забывать, что только до 1917 г. вышло 28 изданий его стихов (тиражами поначалу по 6 тыс. экз., тиражи последних изданий доходили до 12 тыс. экз.), отдельные стихотворения были включены не только во все "Чтецы-декламаторы", но и в школьные хрестоматии. Например, для диктанта предлагалось знаменитое: «Не говорите мне: он умер. Он живет», где сложность пунктуации являлась камнем преткновения не для одного поколения гимназистов. (Каждый может проверить свою грамотность, я лично на самоэкзамене провалился.) В 1885 г. Академия наук присудила Надсону Пушкинскую премию. Пожалуй, наиболее сильное определение места поэта принадлежит П.Ф. Якубовичу-Мельшину: во-первых, Надсон после смерти Некрасова – "самый талантливый и популярный из русских поэтов", а во-вторых "со времени Лермонтова русская поэзия не знала такого красивого музыкального стиха…

Он явился не только певцом своего поколения, но юности вообще, чистоты и свежести юного чувства, красоты девственных порываний к идеалу… "7 Напомним, что Петр Филиппович был не только поэт но и переводчик: он первым перевел "Цветы зла" Бодлера на русский язык. Знакомство с западной поэзией на рубеже веков кидает оценке Якубовича еще большую весомость". С немалым удивлением мы можем прочитать у великого русского писателя В.В. Набокова строки, перекликающиеся с приведенными выше: «Счастливее оказался Лермонтов… В его стихах разночинцы почуяли то, что позже стало называться "надсоновщиной". В этом смысле Лермонтов – первый надсон (с маленькой буквы. – С. Д.) русской литературы.

Ритм, тон, бледный, слезами разбавленный стих гражданских мотивов до "Вы жертвою пали" включительно – все это пошло от таких лермонтовских строк, как: "Прощай, наш товарищ, недолго ты жил, певец с голубыми очами, лишь крест деревянный себе заслужил да вечную память меж нами". Очарование Лермонтова, даль его поэзии, райская ее живописность и прозрачный привкус неба во влажном стихе были, конечно, совершенно недоступны пониманию людей склада Чернышевского»8. Но в одном из писем из ссылки (из Астрахани) Чернышевский благодарит корреспондента за присылку сборника Надсона9, лире которого, вопреки мнению Владимира Владимировича, как и лире Лермонтова, был присущ "прозрачный привкус неба во влажном стихе", иначе трудно объяснить его успех у русских композиторов. Другой русский поэт в одной из статей 1910 г. выразился о нашем герое так: "Чтобы возбуждать сочувствие, надо говорить о себе суконным языком, как это делал Надсон"10. Вспоминается литературный анекдот об одесском назойливом нищем, славившемся тем, что ему никто не мог отказать. Однажды в трактире он подошел к столу, за которым сидел Багрицкий с друзьями, и стал канючить. Багрицкий встал в позу и прочел: "Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат, Кто б ты ни был, не падай душой!". Послушав немного, нищий удалился. Торжествующий Багрицкий произнес сакраментальную фразу: "Даже он не вынес Надсона!" В советское время Надсона издавали и в малой и в большой сериях "Библиотеки поэта", всегда сопровождаемых сочувственной статьей. В литературе 80-х годов XIX в. его имя всегда соседствовало рядом с именем Всеволода Гаршина – дети одного поколения, оба безвременно сгоревшие.