Этюды любви и ненависти

Солженицын в своей книге "Двести лет в разводе" пользуется в основном несколькими источниками, главным образом энциклопедиями. Это свидетельство его непрофессионализма. Студент, принесший преподавателю курсовую работу со ссылками на БСЭ, будет немедленно отправлен в библиотеку за дополнительными источниками.

Иногда Солженицын пользуется и добротными материалами, например, ссылается на воспоминания протопресвитера Российской армии о. Георгия Шавельского и штабс-капитана М.К. Лемке, находившихся при Ставке Верховного главнокомандующего. Но, Боже, что он из них извлекает? Сведения о нелояльности еврейского населения во время Великой войны, о шпионаже и бегстве на сторону врага и т. д. Столкнувшись с "неприязнью" русских войск, пишет Солженицын, население "эвакуировалось" в немецкую сторону.

Можно подумать, что людям доставляло удовольствие покидать свои насиженные гнезда, а слово "неприязнь" слишком мягкое, чтобы заменять им слово "погром". У того же Лемке Солженицын мог прочесть о том, как доблестное православное воинство голосовало ногами за плен. Это было в начале войны, когда армия еще не развалилась. Не было ни большевиков, ни пресловутого приказа № 1. С 1 мая по 1 сентября 1915 г. среди "без вести пропавших" числилось почти 2600 офицеров и почти 490 тыс. рядовых! (Лемке М.К. 250 дней в царской ставке. Пг., 1920. С. 41).

И это при том, что у немцев не было авиации и танков, как во Вторую мировую войну!

Никаких котлов и окружений, кроме армии Самсонова. М.В. Алексеев планомерно отступал, избегая Седана. Но в плен сдавалось не меньше людей, чем при Сталине.

Детали? Пожалуйста. При сдаче Новогеоргиевской крепости в плену оказались 90 тыс. человек и 1500 орудий! (почти Харьковский котел). Из знаменитых сибирских полков треть 2 ноября 1914 г. добровольно сдалась в плен. По свидетельству Лемке, в плен сдавались не только группами, но и ротами, а то и частями. Девиз: "Слава Богу, что попались в плен, теперь останемся живы" (Там же. С. 178).

Задолго до пресловутых "власовцев" тысячи русских военнопленных служили в тыловых частях немцев и австрийцев, переодетые в их форму. М.К. Лемке сообщает и о методах борьбы с добровольной сдачей в плен, напоминающих иные времена. Во-первых, нечто вроде заградотрядов, т. е. бегущих или сдающихся в плен предлагалось расстреливать из пулеметов, во-вторых, предавать суду, не только во время войны, но и по ее окончании, в-третьих, сообщать на родину "изменника" о его поступке и лишать семью попавшего в плен материальной помощи. Все рекомендации были максимально реализованы спустя 20 лет. Отсутствие патриотизма объясняли плохой пропагандой и агитацией. На фоне 4-5 млн. русских военнопленных времен Первой мировой войны несколько десятков тысяч евреев вряд ли составляли больший процент, чем пресловутая 5%-ная норма. Вместе с тем монархист Солженицын мог прочитать у штабс-капитана Лемке много интересного о царствующей династии, о неминуемой гибели империи, причастность к которой евреев равна нулю. Приведу, в частности, пересказ разговора М.К. Лемке с адъютантом начальника штаба генерала Алексеева С.М.

Крупиным, состоявшийся 14 октября 1915 г. До войны Крупин был чиновником и националистом, мало думавшим о том, каковы они – российские проблемы. На войне он ощутил всю глубину пропасти, отделяющей правительство от общества, и нежелание правительства в период великих испытаний обществу помочь. Момент упущен, считал Крупин, и кризис неминуем: "…правительство без созидающей власти, без творческой программы, но с большой злой волей: революция неизбежна, но она будет дика, стихийна, безуспешна, и мы снова будем жить по-свински" (Там же. С. 154). Нелишне отметить, что в плен русского человека толкал не столько страх, сколько социальное неравенство и безоружность перед лицом сильного врага.

Соотнесем этот вывод с уже цитированным фрагментом из поэмы С. Есенина "Анна Снегина":

24 января И.С. Тургенев и историк литературы, критик, мемуарист П.В. Анненков (1812 / 1813-1887) были шокированы небывалой пышностью похорон Ф.М. Достоевского. Павел Васильевич писал 6(18) февраля 1881 г. Ивану Сергеевичу: «Как жаль, что Достоевский лично не мог видеть своих похорон, – успокоилась бы его любящая и завидующая душа, христианское и злое сердце. Никому таких уже похорон не будет. Он единственный, которого так отдают гробу, да и прежде только патриарх Никон, да митрополит Филарет Дроздов получили нечто подобное его отпеванию. Радуйся, милая тень.

Добилась ты того, что причислили тебя к лику твоих предшественников святого, византийского пошиба. Может быть, скоро и мощи твои явятся и мои дети услышат еще: "Преподобный Феодоре, моли Бога о нас"» (Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем. Л., 1968. Т. ХIII-2. С. 305. Примеч.).

В свою очередь, И.С. Тургенев писал П.В. Анненкову 25 сентября (7 октября) 1882 г.: "Хороша также (только растянута статья Михайловского о Достоевском)*.

Напрасно он только не указал на схожее явление во французской литературе, а именно на пресловутого маркиза де Сада, который, кроме своей "Justine", написал еще "Tourments et supplices"; в этой книге он с судорогами сладострастья настаивает на удовольствии наносить раны, страдания, муки и т. п. Только ему епископы не пели панихид – как наши иереи нашему де Саду" (Там же. С. 51).

Убийство Александра II вызвало в высших сферах, точнее, в их противоборствующих лагерях неоднозначную реакцию: радикалы требовали немедленных реформ и были готовы продолжать террористическую деятельность. Правый лагерь "вооружался" концепцией позднего славянофила К.Н. Леонтьева (1831-1891), согласно которой следовало "подморозить страну": не гнушаться репрессий и сместить Победоносцева.

* Статья публициста и критика Н.К. Михайловского (1842-1904) называлась "Жестокий талант". – Примеч. ред.

Центристы примкнули к группе бывших приближенных убитого императора: П.А. Валуев, А.А. Абаза, М.Т. Лорис-Меликов и т. д. Так называемая творческая интеллигенция пряталась по углам, за исключением малочисленных дон-кихотов. К ним принадлежал Леонид Александрович Полонский, опубликовавший блестящую статью в "Стране" (1881. № 27). Полонский писал: "Нет иного выхода, как уменьшить ответственность главы государства и тем самым и опасность, лично ему угрожающую. Надо устроить, в правильном общественно-государственном порядке, громоотвод для личности главы государства. Надо, чтоб основные черты внутренних политических мер внушались представителями русской земли, а потому и лежали на их ответственности". Иными словами, Полонский ратовал за конституционное правление. К каким результатам это привело, известно. П. В. Анненков написал Тургеневу: "…на нашей почве политическая жизнь сводится на динамит, порох, кинжал и револьвер. Ответом на них будут, разумеется, виселицы, новые убийства, новые виселицы и так в бесконечность. Нельзя думать [что] масса трупов непременно даст благоухание свободы, порядка и развития, да и нельзя себе представить, чтобы такое можно было бы получить при подобных нравах и мерах. Ведь каждое дело имеет свою болячку, свою темную сторону, а если для устранения их потребуется опять новая бомба, то какой же выход? Какая история, какой конец, какая будущность у несчастной земли нашей?" (Там же. Т. ХIII-1. С. 440-441. Примеч.). Это написано в ответ на письмо Тургенева, в котором он иронизировал по поводу великодушия нигилистов, давших правительству несколько недель на раздумья относительно реформ: "Зато потом!" (Там же. С. 73).