Сталин. История и личность

За общим определением ленинизма следовали разделы, в которых рассматривались: исторические корни ленинизма, ленинизм как революционный метод, роль теории, диктатура пролетариата, крестьянский и национальный вопросы, стратегия и тактика, учение о партии. Не удивительно, что наиболее отшлифованным оказался раздел о стратегии и тактике как «науке о руководстве классовой борьбой пролетариата», ибо здесь Сталин развивал и углублял положения написанной год назад статьи. В целом работа выглядела грубо скроенной (ей явно не хватало утонченности ленинской мысли), была катехисти-ческой по стилю и авторитарной по тону. Оставлял желать лучшего и порядок рассмотрения отдельных вопросов, а переход от одного раздела к другому в большинстве своем совершался чисто механически. Но несмотря на то, что сочинение не блистало изяществом мысли, оно несло в себе довольно мощный заряд. С его страниц вещал безапелляционный проповедник ленинизма, в совершенстве владеющий своим предметом, обладающий твердыми убеждениями и умением их защищать. К радости или несчастью, но Ленин-теоретик нашел своего систематизатора.

Любопытно, что в заключительном разделе работы Сталин рассматривал ленинизм как особый стиль руководства. Заимствуя (без указания источника) высказанную ранее Бухариным мысль, Сталин назвал этот стиль соединением «русского революционного размаха с американской деловитостью». Обладать русским революционным размахом — это значит быть передовым руководителем, дальновидным и с широким теоретическим кругозором, не подверженным «болезни узкого практицизма и беспринципного делячества». А чтобы не заразиться другой хворью, именуемой революционной «маниловщиной», под которой понималась тенденция к бесполезному сочинительству и оторванному от реальности планотворчеству, следовало соединить русский размах с американской деловитостью или с «той неукротимой силой, которая не знает и не признает преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьезная строительная работа»³³. Хотя Сталин должным образом и подкреплял свои выводы подходящими ленинскими цитатами, совершенно ясно, что он не хотел ограничиваться изложением взглядов Ленина и преследовал далеко идущие цели. Перечисляя качества положительного и отрицательного типа большевистского лидера, Сталин предлагал молодому поколению партийцев идеальный образ руководителя, примером которого мог бы служить он сам. Таким образом, его проповеднические упражнения были одновременно и политическим актом, нацеленным на приобретение права на преемственность. Книга явилась наиболее откровенной попыткой Сталина представить себя в качестве большевистского вождя с широким теоретическим кругозором и практической сметкой. И, характеризуя «ленинский стиль» таким образом, чтобы он сам мог бы предстать носителем этого стиля, Сталин старался упредить нелестное сравнение собственной персоны с Лениным, которое позднее высказал Троцкий и с которым согласились бы многие старые большевики. Троцкий, в частности, сказал: «Ленин — гений и новатор, Сталин — наиболее выдающаяся бюрократическая посредственность»³⁴.

Сталинсний ленинизм против ленинизма Тройного

Работа «Об основах ленинизма» — не что иное, как откровенная попытка систематизировать идеи Ленина, сформулировав наиболее существенные из них в качестве теоретического кредо. Именно этого опасался и от этого предостерегал незадолго до лекций Сталина Троцкий. В брошюре «Новый курс», появившейся в январе 1924 г., он осудил «известное идейное окостенение», которое, по его мнению, произошло после того, как партия оказалась под властью аппарата, а последний становился все более бюрократическим. Троцкий доказывал, что догматизация Ленина противоречила по самой своей сути антидоктринерскому, новаторскому и критическому духу ленинизма как «системы революционного действия». Указывая на ленинскую политику «крутых поворотов», примерами которой служили Октябрь 1917 г., Брест-Литовск, создание регулярной рабоче-крестьянской армии, введение нэпа, он заявил, что «ленинизм состоит в мужественной свободе от консервативной оглядки назад, от связанности с прецедентами, формальными справками и цитатами». И далее: «Нельзя Ленина раскроить ножницами на цитаты, пригодные на все случаи жизни, ибо для Ленина формула никогда не стоит над действительностью, а всегда лишь орудие, инструмент для овладения действительностью... Ленинская истина всегда конкретна!». Превратить ленинизм в ортодоксальную систему, «в канон, который требует только раз навсегда признанных истолкователей», значило бы нанести духовной жизни партии и теоретическому воспитанию молодого поколения смертельный удар³⁵.

Несомненно, данная проблема имела две стороны. Конечно же, Троцкий был прав, обращая внимание на политическое творчество Ленина, его нежелание связывать себя давними прецедентами и партийными традициями. Ленин обладал исключительным чутьем на потребности революционной практики, умением приспосабливать марксизм к этим потребностям и переосмысливать его как теорию. Кодифицировать мысли Ленина и вывести из них все партийные догмы действительно означало бы сделать из «ленинизма» что-то совсем чуждое духу его творца. И если бы Ленин прочитал работу «Об основах ленинизма», он, возможно, перефразируя Маркса, воскликнул бы: «Слава богу, я не ленинец!». С другой стороны, различие между великим мыслителем и «доктриной», создаваемой его учениками, — вполне естественный феномен истории, и Троцкий вряд ли был реалистом, предполагая (если он действительно так думал), что с Лениным выйдет по-другому.

Уже само обилие политических идей и искусная идеологическая аргументация в многотомных сочинениях Ленина побуждали к попыткам, предпринятым Сталиным. Кроме того, было кое-что и в самой ленинской мысли, что Троцкий или не заметил, или же не захотел признать. Ведь наряду с неприятием рутины и новаторским подходом к революционной политике Ленин обладал по-своему сугубо доктринерским мышлением. Его авторитетами являлись Плеханов и Каутский (какое-то время), Маркс и Энгельс (постоянно), а догматическая приверженность основам марксизма (в толковании Ленина) стала признаком политического и интеллектуального здоровья. В работе «Материализм и эмпириокритицизм» он рассматривал всю историю философии как борьбу «партий» — идеалистической и материалистической, — между которыми каждый должен выбирать, не имея никакой третьей альтернативы. Он резко осудил наблюдавшиеся в то время среди русских марксистов попытки создать теорию познания с использованием идей Маха как замаскированную ересь, «отступление от материализма»³⁶. В трудах «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Ленин сформулировал условия, определяющие марксиста. Нужно было не только признать марксистское учение о классовой борьбе, но и уверовать в диктатуру пролетариата как необходимый и желательный итог классовой борьбы на данном историческом этапе. Чтобы заранее доказать марксистскую законность захвата власти силой и диктаторского правления от имени пролетариата, Ленин в первой из названных выше работ перебрал все известные произведения Маркса и Энгельса, отыскивая санкционирующие заявления этих двух великих авторитетов революционного движения. Книга «Государство и революция» представляла собой с этой точки зрения изумительный образчик обильного использования цитат, модель полемического начетничества, которая подверглась дальнейшей стилизации в проповедях учеников Ленина и была превращена в тонкое искусство бывшим студентом богословия Сталиным.

Истина заключается в том, что в обоих вариантах ленинизма (и Троцкого, и Сталина) на первый план выдвигались те аспекты многогранной ленинской мысли и его стиля, которые эти два соперника в тот момент считали для себя политически выгодным подчеркнуть и которые, кроме того, были им особенно близки. Троцкий, занимавший в русском марксизме самостоятельное место и примкнувший к Ленину лишь в разгар революции 1917 г., да и тогда скорее как равноправный партнер, чем послушный ученик, естественно, изображал ленинизм не в виде набора признанных партийных доктрин, а как «метод» исторического анализа и «систему революционного действия». Ибо это был тот самый ленинизм, крупнейшим толкователем которого он предпочитал видеть сам себя и каким хотел предстать перед другими. Для Сталина же, бывшего ученика, досконально овладевшего ленинским текстом и обладавшего хорошими способностями к систематизации, но не талантом к самостоятельному теоретизированию, было не менее естественным рисовать ленинизм в виде обязательного для всех большевиков набора догм. Как бывший большевистский «практик», выдвинувшийся после революции в качестве политического организатора, он, естественно, придавал особое значение деловому практицизму или «американской деловитости» как непременному атрибуту ленинского стиля руководства. Поэтому в известном смысле два дивергентных «ленинизма» являлись отражением революционного пути и политической индивидуальности их творцов. Оба исходили из некоторых подлинных аспектов ленинского наследия, сильно утрируя их, и ни один не охватил полностью многогранную реальность истинного Ленина.