Сталин: арктический щит

Молотову пришлось объяснять: «Этот вопрос выясняется. Советское правительство было вынуждено интернировать команду немецкого парохода, так как считает себя нейтральным. Между гаванями воюющей стороны и нейтральной все же есть разница, которую должны понимать германские моряки. Их действия в данном случае неправильны. Мы не намерены принимать особых мер против этих моряков, но формальности должны соблюсти…»

Продолжая беседу, Шуленбург заметил, что «он понимает затруднительное положение СССР по отношению к Германии и США, но по решению Гаагской конференции 1907 года (статья 21) суда имеют право захода в чужие гавани в военное время лишь в случае аварии, нехватки горючего, продовольствия или сдачи пленных. Нам же неясна позиция СССР, ратифицировал ли он это Гаагское соглашение. Если советское правительство этого соглашения не признает, то претензии США могут быть отклонены Союзом ССР как суверенным государством».

После такого хотя и мягкого, но все же настойчивого давления главе советского правительства пришлось пойти на уступку. «Имеются предварительные сведения, — заметил он, — согласно которым указанное соглашение, в том числе статья 21 и другие, никем не ратифицировано». Разъяснил далее, что «свою позицию в этом вопросе советское правительство сформулирует в ближайшее время. Формальности мы вынуждены соблюсти, чтобы избежать неприятности, в чем, я думаю, заинтересована и Германия»¹³.

Действительно, уже в тот же день Кремль отказался от занятой накануне позиции. Немецких моряков, находившихся на борту «Сити оф Флинт», освободили, выдвинув для того предлог, подсказанный Шуленбургом. Они, мол, привели американское судно в Кольский залив всего лишь «для ремонта машин». А потому портовые власти обязали их «незамедлительно покинуть Мурманск». «Сити оф Флинт» ушел из советских вод вечером 28 октября и вскоре вернулся в США¹⁴.

«Бремен» покинул Кольский залив и вышел в Баренцево море, взяв курс на северо-запад, только 6 декабря. Тогда, когда полярная ночь обеспечила ему защиту от британских кораблей.

Столь же непоследовательное поведение руководства СССР объяснялось не столько готовностью слепо следовать в фарватере политики Берлина, сколько откровенным нежеланием выполнять более опасные по своим последствиям и слишком уж настойчивые пожелания германской стороны.

Еще 28 сентября, во время своего второго визита в Москву, министр иностранных дел Германии Риббентроп обратился к И.В. Сталину со странной просьбой. «С немецкой стороны, — заявил Риббентроп, — в связи с военными действиями против Англии может возникнуть пожелание использовать Мурманскую гавань немецкими подводными лодками для того, чтобы производить там ремонт подлодок и, возможно, немецких вспомогательных крейсеров».

Удовлетворение такого «пожелания» привело бы к неминуемому. К тому, что британская разведка очень быстро узнала бы о появлении такой военно-морской базы и СССР уже только потому был бы признан Лондоном и Парижем боевым союзником Германии, а отнюдь не нейтральной страной. И потому Сталин постарался использовать весь свой талант дипломата, не сказав «нет», в то же время не произнеся и категоричное «да».

Сталин уклончиво заявил: «Советское правительство в принципе согласно оказать Германии помощь и в этом отношении. В Мурманске находятся ремонтные базы для траулеров и военных судов, которые могут быть использованы для упомянутых господином министром целей. Однако необходимо изучить вопрос, представляет ли величина Мурманской гавани возможность необходимой изоляции»¹⁵.

Разумеется, о сроках, которые потребуются для «изучения вопроса», Сталин не сказал.

А 8 октября 1939 года, сначала Шуленбург — к В.М. Молотову, а три дня спустя эксперт по морскому транспорту германского посольства К. Кекинг — к наркому морского флота С.С. Дукельскому обратились с еще одним предложением. Провести 35 торговых судов под немецким флагом из тихоокеанских портов, преимущественно Нидерландской Ост-Индии и Японии, где их застала война, в Атлантику Северным морским путем¹⁶.

И вновь потребовалось все искусство истинной дипломатии — на этот раз Молотову, дабы оградить страну от подобных попыток превратить СССР в германского сателлита, втянуть его в европейский конфликт. Как ранее Сталину, Молотову пришлось согласиться с очередной просьбой Германии, но в действительности начать сложнейшую игру в затяжки и проволочки. К счастью, в данном случае для того, чтобы отложить решение проблемы, и надолго, имелась неоспоримая, веская причина. Навигация в Арктике открывалась лишь в июле следующего года.

Однако оставалось и прежнее «пожелание» Риббентропа. И чтобы, с одной стороны, сохранить существующее положение Советского Союза как нейтральной стороны, но, с другой стороны, не исключить для себя возможность занять иную, противоположную позицию в случае кардинального изменения военно-политической ситуации в мире, 25 октября 1939 года Политбюро утвердило постановление СНК СССР о введении запретной зоны в Кольском заливе. Фактически оно состояло из двух мало связанных между собой частей.

Первая часть, днем позже нотифицированная Наркоминделом, гласила:

«1. Объявить запретной зоной для плавания иностранных судов в районе подходов к Кольскому заливу зону, ограниченную меридианом 33°00′ от побережья полуострова Рыбачий до 69°48′ северной широты прямой линией, соединяющей точки, имеющие координаты 69°48′ северной широты и 33°00′ восточной долготы, 69°20′ северной широты и 34°50′ восточной долготы, и далее по меридиану 34°50′ до маяка на восточной части острова Малый Олений».

Запретная зона позволяла — в том случае, если германским кораблям все же будет когда-либо дано разрешение войти в Кольский залив, добиться их, по словам Сталина, «необходимой изоляции». Разумеется, от посторонних взглядов. Вместе с тем установление официально запретной зоны позволяло надеяться, что случай, подобный заходу «Бремена» и «Сити оф Флинт», больше никогда не повторится.

Вторая часть постановления была связана с необходимостью решить совершенно иную задачу. Чтобы повысить обороноспособность страны на Севере самым простым способом, предписывалось призвать для охраны запретной зоны восемь рыболовных траулеров — для выполнения дозорной службы в более отдаленных районах и в светлую погоду — теплоход «Кооперация» и пароход «Дежнев», а для противолодочной обороны 5 дрифтеров и 12 мотоботов¹⁴.

Примерно тогда же, 4 октября и 29 ноября 1939 года, последовало еще два решения Политбюро, в не меньшей степени свидетельствовавших о твердом намерении сохранить нейтралитет и в то же время подготовить Арктику к обороне.

Первое из них, в форме приказа по Главсевморпути, налагало запрет на публикацию любых сведений о местонахождении советских и иностранных (на тот день только в Игарке находилось семь иностранных лесовозов, в том числе пять — под английским флагом) судов не только в северных портах СССР, но и по всему Северному морскому пути¹⁸.

Второе: запрещало открытую передачу сводок погоды, прежде всего, как подчеркивало постановление, Мурманским и Архангельским управлениями Гидрометеослужбы, к которым относились метеостанции ЗФИ и Новой Земли, переводя такие сообщения на код военного времени¹⁹.

Между тем командованию германских ВМС требовались постоянные сведения о погоде не где-либо вообще, а непременно в Арктике. Именно в них нуждались немецкие подводные лодки, «карманные линкоры» «Дойчланд» и «Граф Шпее», пиратствовавшие в Северной Арктике, авиация, бомбившая английские города. Поэтому реакция Берлина на появление в эфире кодированных метеосводок, расшифровать которые сразу немцы не могли, не заставила себя ждать. 4 декабря Шуленбург обратился к Молотову с официальным запросом: «Не может ли советское правительство оказать содействие Германии в получении достоверных сведений о погоде в указанной области Атлантического океана (в Северной Атлантике и Норвежском море. — Прим. авт.). Практически это содействие мыслится организовать следующим образом. Светское правительство пошлет в Атлантику соответствующее судно, которое будет курсировать в 150–300 милях от западного побережья Англии и регулярно передавать по радио шифром необходимые сведения о погоде. Посылку судна можно было бы провести под предлогом организации работ по спасению ледокола «Седов», который, по расчетам немцев, через 5–6 недель выйдет из области льдов примерно в указанном месте…»