Древнерусское общество и церковь

Действия древнерусского населения предстают подчас в совершенно неожиданном ракурсе. Источники XII–XIII вв. сообщают об активном участии горожан в делах, сугубо относящихся к церковному ведомству. Конфликты в церковной среде могут выплескиваться в город. Интересный материал такого рода содержат жития святых. В таком ключе их проанализировал М. Н. Тихомиров и пришел к выводу, что этому источнику можно доверять. Вот, например, известное житие Авраамия Смоленского. Авраамий — активный проповедник. По словам жития, он не только произносит проповеди, но и пишет иконы. Деятельность его вызвала недовольство других священников в городе. Обвинения, которые ему были предъявлены, носят сугубо религиозный характер: в еретичестве, чтении голубиных (апокрифических) книг, пророчестве. Характерно, что судить его собирается весь город. Автор жития так ярко и красочно повествует об этом: «Собрались же все от мала и до велика, весь город на него. Одни говорят — заточить, а другие пригвоздить к стене и сжечь, другие — погубить его. Провели его через город. Посланные же слуги, взяв его, влачили, как злодея, одни издевались над ним, другие насмехались над ним и бросали ему бесчинные слова и весь город и на торгу и, на улице везде полна народа и мужчины, и женщины, и дети».

Все деяния героини другого житийного памятника — жития Ефросинии Полоцкой также разворачиваются перед глазами всей городской общины. «На празднество освящения новой церкви приходят и князья, и сильные мужи, и простые люди. На проводы Ефросинии сходятся „все граждане“ и т. д.» — писал М. Н. Тихомиров и считал эти сведения житийной литературы ярким свидетельством общественно-политической активности древнерусских горожан. Для нас важно подчеркнуть, что активность эта была направлена на предметы, составляющие, казалось бы, сферу компетенции одной лишь церкви. В «Слове о Меркурии Смоленском» находим людей, «граждан», которые «неисходно пребывают в соборной церкви пречистые Богородицы», все отправляются к телу святого и т. д. Следует отметить такую особенность общинного сознания, как всеобщую сопричастность к делам своей общины. Такая особенность была характерна и для тех волостных общин, городов-государств на общинной основе, на которые распадалась Русь в XII в. Церковь должна была считаться с этой особенностью.

В середине XII в. широкие круги русской церкви были охвачены так называемым спором о постах. Речь шла о запрещении употребления мяса, молока и другой «скоромной» пищи на рождество и крещение в случаях, когда эти праздники приходятся на постные дни — среду и пятницу. Духовными лицами было сломано немало копий, немало полетело и их голов. Однако эти споры интересовали и более широкие массы русского общества. Они проходили, как было отмечено еще в прошлом веке церковным историком В. Рудневым, «с применением более к мирянам, чем к монахам». Конечно, обсуждение постов велось не с точки зрения христианских догматов. Мизерность повода видна из того, что рождество и крещение падают на постные дни за 10 лет всего лишь 2–3 раза. Но церковные споры задевали горожан потому, что эти праздники приходились на языческие новогодние святки конца декабря — начала января, предполагавшие ритуальную мясную пищу. Соблюдение, а вернее несоблюдение постов — живая историческая действительность. Во Владимире «была тяжба про то великая перед благоверным князем Андреем и пред всеми людьми». Летопись сообщает, что в 1169 г. теми же владимирцами вместе с другими «воями», входившими в «полк» князя Андрея Боголюбского, за подобную «митрополичью неправду» был разгромлен Киев.

Общины городские и сельские контролировали церковную организацию буквально во всех звеньях. Мельчайшим таким звеном была улица — уличанский храм. Уличанская община группировалась вокруг общинной церкви. Такого рода церкви управлялись выборными от общины лицами. Другим звеном, более крупным, была сотенная церковь. В Смоленске, например, церковь Петра и Павла находилась в распоряжении «мира», городской сотенной организации. Характерна полоская «братьщина», которая собирается к «святее Богородици к Старей на Петров день…». Отсюда понятно, почему пребывание на братщине попа — дело обычное. Не случайно «Поучение новопоставленному священнику», которое было включено в русскую Кормчую, считает присутствие попа на братщинном пиру, ведущем свое происхождение с языческих времен, нормальным явлением. Это было естественным в XIV в., когда на пир собиралась территориальная соседская община сельчан или уличан, совпадающая с церковным приходом. Поп, часто участник жизненно важных отправлений городской общины, выступал в роли посла, члена судебной коллегии. Так, знаменитый договор 1229 г. с Ригой в качестве посла называет священника Еремея.

Социально-политическая роль церкви определялась не столько гибкостью христианской церкви, сколько языческим восприятием церковной организации. Элементы ее, преломляясь сквозь толщу языческих традиций, постепенно входили в традиционную картину мира древнерусского населения. Одним из существенных атрибутов мировоззрения восточных славян был комплекс представлений о городе. Город тех времен — это пространство, огороженное стеной или линией укреплений. Городским укреплениям в древних обществах придавалось большое сакраментальное (священное) значение. Освящение городской стены берет свое начало от ограды, которая окружала славянские языческие капища. После введения христианства такого рода представления перешли и на христианские святыни, строившиеся, как правило, на месте языческих культовых мест. Так, в Киеве Десятинную церковь построили на месте древнего культового сооружения. Считается, что и первая московская церковь построена на месте дохристианского жертвенника. При таком восприятии городской стены особое значение приобретали ворота, по существу — разрывы в той границе, которая окружала город. Ворота «городовых» стен не только символ их неприступности, но и носители важного сакраментального содержания. Они были священными местами, имевшими своих покровителей среди божеств. Вот почему на воротах часто возводились надвратные церкви. Святой, которому посвящалась церковь, был покровителем и охранителем ворот. Это явное продолжение языческих традиций, уходящих корнями в мир языческих богов.

Сакраментальную нагрузку несла на себе не только городская стена, но и другие элементы городской структуры. Такую функцию часто выполнял детинец — древнерусский кремль, находившийся на возвышенности. Здесь старались воздвигнуть и наиболее значимую точку города — храм как главную городскую святыню. Главный храм города был не княжеским, а вечевым святилищем. Возле него обычно собиралось вече, в нем хранились важные для города эталоны мер и веса, городская казна. Такой храм являлся религиозным центром города и всей городской волости, города-государства. «Не будет Новый Торг под Новгородом, ни Новгород под Торжком; нъ где святая София, ту и Новгород», — говорили, например, о своем храме новгородцы. Именно этим объясняется парадоксальный с точки зрения христианства факт — стремление разрушить храм противника: это, безусловно, вещь вопиющая и безмерно греховная. Однако И. Я. Фроянов отмечает, что «тут есть и своя логика: разрушить храм врага — значит лишить его покрова божьего. Вот почему киевляне готовы были умереть за свою святую Софию, новгородцы за свою святую Софию, владимирцы за свою святую Богородицу и т. п. Это и естественно, ибо, где святыня, там и город — сердце городовой волости-государства». Христианство подверглось языческому переосмыслению. Как у восточнославянских племен существовали их родовые святилища, так и в древнерусский период религиозными святынями стали местные волостные храмы. Понятие общерусской, а тем более вселенской церкви на Руси в ту пору отсутствовало.

Похожим образом обстоит дело и с христианскими святыми. Культ христианских святых формировался двояко. С одной стороны, наблюдалась трансформация языческих богов в христианских святых. Так, Велес превращается в святого Власия, Перун в святого Илью, а Мокошь в Параскеву Пятницу. Языческие требы совершались теперь перед христианскими святыми. Поклонение иконе, на которой был изображен какой-либо святой, являлось ни чем иным, как сохранением языческих культов, богов и фетишей. Икона была общераспространенным объектом домашнего и личного культа, ей воссылают молитвы, подносят дары, от нее ждут великих и богатых милостей. Отголоски идолопоклонного политеизма видны и в том, что и в доме и в приходской церкви у каждого была своя икона. Икона — это наиболее близкий, домашний бог, личный фетиш. Народ называл икону просто богом. Если же икона не помогала владельцу, то он считал себя вправе расправиться с ней: икону бросали в огонь, разрубали. Эти действия напоминают обращение язычников со своими идолами. Недаром у русского народа сохранилась пословица: «Боженьку за ноженьку, да об пол».