Древнерусское общество и церковь

А. Ю. Дворниченко

Древнерусское общество и церковь

В 1988 г. христианская церковь будет широко отмечать 1000-летие крещения Руси. В связи с этой датой церковные круги у нас в стране и за рубежом необычайно активизировались. Свидетельство тому многочисленные публикации в клерикальных журналах и изданиях. Одна из наиболее популярных тем, к которой обращаются богословы: как «прививалась» христианская религия на русской почве, какие отношения складывались между церковной организацией и русским обществом. В большинстве случаев эта тема освещается тенденциозно. Богословы пишут о быстром, прямо-таки победном шествии христианства по русской земле. Фальсифицируя факты, христианские «историки» рисуют идиллические картины принятия христианства в различных регионах Древней Руси. По их мнению, христианская вера «вскоре была глубоко воспринята русским народом» ^{1}. Подобного рода высказывания широко известны и в западной историографии. Например, крупный западногерманский ученый А. Амман писал, что христианство на Руси распространилось быстро и беспрепятственно, и объяснял это якобы слабостью язычества и недостаточной способностью русского народа сопротивляться новой вере, вводимой под нажимом сверху.

Проблемы взаимоотношения церкви и общества в Древней Руси еще не исследованы в советской историографии. В работах советских историков Я. Н. Щапова и А. С. Хорошева ^{2} рассмотрены только церковно-княжеско-боярские отношения, а о взаимоотношениях церкви и народных масс не упоминается. Исторические источники свидетельствуют о медленном, мучительном проникновении христианства в недра языческой Руси. Это было обусловлено общинным характером социально-экономического и политического строя древнерусского общества. Христианская церковь была вынуждена приспосабливаться к таким общественным отношениям. Результатом было своеобразное положение церкви на Руси, зависимость ее от общины, формирование того охристианенного язычества, из которого развилось русское православие.

ОГНЕМ И МЕЧОМ

На вопрос: «Добровольно ли крестилась Русь?», который уже неоднократно ставился исследователями, трудно ответить однозначно. Как отмечает советский историк И. Я. Фроянов ^{3}, мнение киевлян имело важное значение в крещении полянской земли. По поводу крещения в Киеве собиралось вече, которое выразило свое согласие. Хотя даже в пределах полянской общины принятие новой веры не было безболезненным. Некоторые киевляне вступали в Днепр под угрозой князя считать их своими врагами, другие — бежали из города. По этому поводу существует оригинальная гипотеза известного русского ученого О. Миллера, согласно которой разбои, участившиеся в киевской округе в 90-е годы XI в., являются делом рук наиболее закоренелых язычников (позднейшая аналогия — наиболее ревнивые староверы XVII в.). К такой мысли толкает и настойчивость церковников в применении к ним казней, в то время как в других случаях церковь старалась смягчить наказания. Безусловно, что и в полянской общине были недовольные низвержением язычества, несмотря на то, что принятие христианства объективно должно было способствовать усилению в первую очередь полянской (киевской) общины в целом.

Понимая это, киевская верхушка во главе с князем сразу же после крещения проводит ряд мероприятий для закрепления христианства в Киеве. Летопись сообщает, что Владимир «повеле рубити церкви». И стали строить церкви сначала деревянные и в Киеве и в других русских городах, о чем свидетельствуют археологические раскопки. До середины XII в. каменных храмов на Руси было мало, а их сооружение отмечалось летописцами как значительное событие общественной и церковной жизни. Такой деревянной церковью была киевская церковь св. Василия, построенная князем в 988 г. Она находилась «на холме, иде стояше кумир Перун и прочии, где творили требы князь и людье». Сооружение церковных построек на месте языческих капищ является характерным приемом «просветителей» языческих народов. Оно сопровождало христианизацию и символизировало в облике сокрушенных кумиров низвержение языческой религии не только у восточных славян, но и у многих народов других частей Европы. Подобные акции приветствовались высшими сановниками церкви. Один из римских пап по этому поводу писал: «если эти храмы хорошо выстроены, то доброе дело будет обратить их от демонских обрядов на служение истинному богу, а народ, видя целость прежнего своего поклонения, по привычке пойдет туда охотнее для поклонения истинному богу».

Владимир строил церкви не только в Киеве. Он «нача стазити по градом церкви и попы, и люди на крещенье приводити по всем градом и селом». О каких городах идет здесь речь? Было бы ошибкой думать, что просветительская деятельность «Святого» Владимира охватила все земли Руси. Первоначально религиозные новшества коснулись, вероятно, узкого территориального «треугольника» — Киев — Переяславль — Чернигов, т. е. Приднепровья и Подесенья — областей, непосредственно примыкающих к Киеву. В X–XI вв. этот регион назывался «Русской землей». «Русская земля» являлась политическим и территориальным ядром всего Киевского «сверхсоюза» X–XI вв. Именно эту область митрополит Иларион (первая половина XI в.), говоря от лица князя Владимира, называет «всей областью своею». Ее крещение, видимо, как и в Киеве, произошло без особых столкновений. Это обусловливалось и близостью к Киеву территориально, и общими историческими судьбами. Во всяком случае, в XI в. здесь идет уже активная церковная жизнь, в Переяславле и Чернигове функционируют епископии, имеются внушительные церковные постройки. Летописи сообщают о церковном значении этих городов, о существовании в них якобы собственных митрополий, зависящих не от Киева, а прямо от Византии. Однако эти источники противоречивы. Но существование митрополий представляется вполне реальным, если допустить, что целью образования новых митрополий было продолжение христианизации северовосточных земель — из Чернигова и южных — из Переяславля, причем гораздо большими силами, чем только одной киевской митрополии. По неизвестным нам причинам черниговская и переяславская митрополии, «эфемерные», по выражению польского историка А. Поппэ, распались, просуществовав всего несколько десятилетий (конец XI — начало XII вв.). В начале XI в. епископии были образованы также в построенных князьями городах: Белгороде и Юрьеве. Последняя образовалась, по предположению советского историка М. Н. Тихомирова, возможно, с миссионерскими целями обращения в христианство соседних кочевников. Эти факты характеризуют состояние христианизации уже после смерти Владимира. При нем же новая вера укрепилась на указанной выше компактной территории, прилежащей к Киеву. Но и здесь не все города и «веси» ^{4} уверовали в «Христа и Богородицу», ибо церковный устав Владимира распространялся только по тем «городам и погостам, где христиане суть». Значит, оставались еще и некрещеные районы.

Для людей XI в. торжество христианства было связано с именем одного из сыновей Владимира — Ярославом, получившим прозвище Мудрый. Колоритным языком об этом сказано в Повести временных лет. «Яко же бо се некто землю разореть, другий же насееть, они же пожинають и ядят пищу бескудну, такось Ярослав ж: отец бо его Владимир землю взора и умягчи, рекше крещеньем просвети; сь же насея книжными словесы сердца верных людей, а мы пожинаем, ученые приемлюще княжное». Таким образом, «только третье поколение считало себя по-настоящему христианами» ^{5}. Только при Ярославе Мудром «нача вера христианская плодитися и расширяти». Он продолжал «церкви ставити по градом и по местом». Главной же его заслугой было то, что при нем произошло окончательное оформление церкви как социальной организации. В 30-х годах в Киеве организуется митрополия, появляется первый достоверный русский митрополит (Феопемт — грек по национальности), строится митрополичий храм — киевская святая София, созывается первый общерусский церковный собор. Собор сделал попытку ликвидировать церковную зависимость от Византии. С желанием «национализации» русской церкви связано и установление праздника первых русских святых — князей Бориса и Глеба. Но при всем при том следует отметить, что русская церковь делала только первые шаги. Успехи ее, несмотря на «покровительство» Византии, в действительности преследовавшей свои цели, были в высшей степени скромными. Такое невысокое положение русской митрополии зафиксировано в греческих церковных источниках. В них русская митрополия является только одной из церковных провинций Константинопольской патриархии, занимающей в своеобразной «табели о рангах» вначале 61-е, а затем 52-е место. Русский митрополит приравнивался только к автокефальным (самостоятельным в некоторых действиях) архиепископам. Подчеркивая это, патриарх свои послания ему скреплял свинцовой печатью, а не восковой, как настоящим митрополитам. А на церковных соборах в Константинополе митрополит из Руси согласно существовавшим, так сказать, «местническим» законам занимал последние места по рангу.