Богдан Хмельницкий

были несогласны между собою, но в презрительном мнении о наступавших против них

врагах они сходились друг с другом. «Стоит ли против такой сволочи на лошадей

верхом садиться и сабли вынимать! Выслать против них передовые роты и прогнать

этих хлопов плетьми!» 2)—говорили они оба в один голос. Но вдруг идет им на встречу

беглецъ—недобиток, как говорилось тогда, —с Жовтых-Вод, польский шляхтич; он,

раненый, тащился с верною вестью 3).

Жолнеры привели его к коронному гетману.

«Пане!—сказал он:—все погибло; козаки и драгуны, не сражаясь, изменили нам;

обоз взят; Сапега, ИПемберг, Чарпецкий в неволе; сын твой также взят чуть живой и

теперь, верно, расстался с светомъ».

Ужаснулся гетман и все военачальники '*), «все войско,—говорит летописец,—

стало так бледно, как бледна бывает трава, прибитая морозом, когда, после холодной

ночи, воссияет солнце».—«О, сып мой! — восклицает гетман: — на то ли я дал тебе

начальство, чтоб ты за булаву выменял могильный заступ!» Воины плакали о

безвременной кончине юноши, но приписывали его погибель самому родителю,

который дурным распоряжением навлек беду на отечество 6).

Весть о поразкении произвела всеобщий страх мезкду панами, особенно когда

недобиток уверял, что Хмельницкий узке недалеко с бесчисленным войском 6).

Собрали паны совет.

Калиновский, отважный как всегда, говорил, что следует идти далее против врагов.

Потоцкий, несмотря на горесть о сыне, напился горелки и также не падал духом, но, по

обыкновению действовать наперекор польному гетману, не хотел идти вперед, а

решался оставаться на месте

«Душа моя скорбит,—говорил он,—заснуть не могу и не успокоюсь, пока не накажу

презренных хлопов, не утешу себя местию за их вероломство, не искуплю обильным

пролитием крови их смерть моего сына. Не потерплю, чтоб они тешились и надеялись

избегнуть кары за то, что осмелились подняться на господ своих. Пусть хоть какая сила

козацкая идет на меня: войско у меня хорошо, а мне воевать с козаками не в первый

раз!» 8)—

*) Histor. belli cos. роиоп., 60—61.

2)

А. Южп. и Зап. Рос. III, 282.

3) Annal. Polon. Clim., I, 34.—Истор. о през. бр.—„Иетоп. Велич., 1, 66.—Wojna dom.

Ч. I, 8.

4)

Истор. о през. бр.

5) Истор. о през. бр.—Wojna domowa. Ч. I, 8.—Annal. polon. Clim., I, 34.

G) Wojna dom. 4. I, 8. —Annal. pol. Clim., I, 34.

7)

Kelat. о bitwie p. Korsun.

8) Истор. о през. бр.—Histor. belli cos. pol., 62.—Stor. delle guer. civ.

167

говорил Потоцкий. Большая часть панов на совете не разделяла ни мысли

Калиновского, ни Потоцкого. «Войско наше, по всему видно, убежит, когда явится

неприятель, —говорили они, — а если и удастся нам остановить беглецов, то они не

устоят против многочисленной неприятельской силы. Все равно придется нам, в виду

врагов, отступить; не лучше ли заранее приблизиться в городам, чтоб, по крайней мере,

можно было найти себе пищу, а здесь мы пропадем с голоду?»

Потоцкий согласился на эти представления, когда прошла у него охота к брани.

Калиновский должен был уступить, но с большою досадою; оба гетмана обменялись

обидными выражениями, один на счет другого, и каждый положил себе за правило

давать приказания, которые раздражали бы соперника ’).

10-го мая послали на подъезд Гдешинсисого, а войско двинулось назад н на третий

день достигло Корсуна, на реке Роси 2). Потоцкий думал идти еще далее, но 14-го мая

возвратился к войску Гдешинский с вестью, что Хмельницкий и Тугай-бей уже в

местечке Смелом 3) (Смиле, верст за 40 с небольшим от Корсуна) и преследуют поляков

но пятам. Сам Гдешинский видел, как неприятельское войско переправлялось через

Тясмин. «Если не сегодня вечером, то завтра утром, — говорил он, — будет оно здесь»

4). Тогда приказали остановиться. Решили дать сражение. Выбрали поле между

Корсуном и Стебловым, поставили войско в каких-то старых окопах: впереди вывели

пять батарей и укрепили пушками 5). Потоцкий приказал сжечь местечко Корсун 6) для

того, чтоб неприятель не мог иметь пристанища и не воспользовался городом для своих

стратегических соображений. Та же участь, по приказанию Потоцкого, постигла

окрестные хутора, местечко Стеблов и Черкасы, должно быть, истребленные при

выходе из них поляков. Во время этих полиров поляки мучили и умерщвляли старых и

малых, женщин и младенцевъ7).

Таким мерам противился Калиновский, представляя, что поляки сами себя лишают

вспоможения и припасов. Но чем настойчивее доказывал польный гетман, тем

решительнее поступал коронный наперекор сопернику. Он и слушать не хотел, когда

представляли ему, что он оставил позади себя яры, а впереди возвышение 8). «Негде

правды деть — говорят современные дневники 9), у нас тогда была страшная'

безалаберщина, несмотря на то, что неприятель стоял над шеею, собиралась к

Хмельницкому со всех сторон козацкая саранча, а русские хлопы мимо панского лагеря

провозили съестные припасы в стан Хмельницкого и гласно величали его спасителем

своего народа и защитником своей религии».

1)

Рукоп. И. П. Библ. разнояз. F. № б.

2)

Вывший полковой город; ныне местечко в Каневском уезде.

3)

Звенигородского уезда.

‘) Jakuba Michal. ks. pam., 21.

5)

Рукоп. И. П. Библ. разнояз. Hist. F. № 5. e) Ibidem.

7)

Latopis. Jerlicza., 64.

8)

Relat. о bitwie р. Korsun.

s) Памяти, киевск. коми., I, 3, 73.—Belat. о bitw. р. Korsun. — Рукой. И. П Библ.

разнояз. F. Л1» 5.

168

Хмельницкий приближался. Тугай-бей шел впереди с четырьмя тысячами ногаев.

Тревога распространилась в польском обозе, когда послышали, что грозный враг

недалеко. Украинцы, одетые драгунами, в числе трех тысяч, были посланы на

передовую стражу и передались Хмельницкому ѵ). Слуги и оруженосцы, даже поляки, в

страхе говорили: «Хмельницкий нас побьет, когда будем стоять за панов!» Шляхтичей,

вдобавок, пугали слухи о кончине короля 2). Видали разные предзнаменования и

приметы будущего несчастия; толковали о затмении солнца, случившемся в день

страстного пятка, о необычайной комете, которая в продолжение двенадцати дней

устрашала народ своею метлообразною формою; а между тем, пример предводителей

действовал на подчиненных: второстепенные начальники также, подобно гетманам,

соперничали и ссорились между собою 3).

В таком положении было польское войско, когда явился Хмельницкий, 15-го мая, в

понедельник 4). Пыль от идущего войска была так велика, что поляки думали, что

неприятеля тысяч сто, а в самом деле Козаков было пятнадцать тысяч ь). Тогда-то,

говорит народная дума, вскрикнул Хмельницкий, батько козацкий: эй, друзья-молодцы,

братья-козаки запорожцы, принимайтесь, да хорошенько, начнемте с ляхами варить

пиво; лядский солод, козацкая вода; лядские дрова, козацкие труды!

Татары первые бросились на левое крыло поляков, которым командовал

Одрживольский. Несколько раз отступали шляхтичи и снова напирали на татар. В

полдень сам Тугай-бей, известный полякам своим богатырством, проехал мимо

польского обоза, пренебрегая выстрелами с польских шанцев. Потоцкий не приказывал

вступать в жаркое дело. Перед солнечным закатом враги разошлись.

Поляки взяли в плен девять татар и одного козака, который, как оказалось, был бут

(переводчик, или толмач); он под пыткой сказал, что татар у них 47.000, а Козаков

более 15.000 (по одному известию 20.000) 6), но скоро придет сам хан с огромною

ордою. Потоцкий приказал отрубить голову ему и пленным татарам 7).

Тогда Хмельницкий отошел, расположил свое войско на возвышенности в виде