Тридцатилетняя война

1

Конфликтовали Франция и Испания; Германия служила полигоном. Таково было следствие склочного собрания в Регенсбурге. Кто должен быть хозяином в этой европейской «коммуналке» — Габсбурги или Бурбоны? Главными участниками драмы стали Фердинанд с его сценарием единой империи, Максимилиан и его германская католическая партия, Иоганн Георг и его лютеранские конституционалисты, Валленштейн и его армия.

Война пока велась без мечей и пушек. Ни Ришелье, ни Оливарес не были готовы к открытому противостоянию. Французская монархия все еще переживала внутриполитический кризис, испанскую казну опустошили войны в Голландии и Италии, антагонисты старались побороть друг друга другими средствами. Ришелье считал, что немцы должны обустраивать свою жизнь сами, без испанцев [721]. Регенсбург убедил его в том, что немцы, по крайней мере их вздорные правители, не способны проводить такую политику. У него не оставалось другого выхода, кроме как во благо Франции изгонять испанцев силами иностранных союзников.

Голландцы приносили пользу в Нижних странах, но от них не было никакого толку в Германии. Альянс с Англией кардинал развалил сам. Датский король после поражения вышел из игры. Методом исключений Ришелье сделал вывод, что ему надо ориентироваться на короля Швеции. Немаловажно было и то, что германские протестанты молились на Густава Адольфа как на Бога. Предварительные наброски договора были готовы в декабре 1629 года [722]. Густав Адольф еще не подтвердил своего согласия, но французские агенты не спускали с него глаз, и он мог санкционировать альянс с Францией в любой момент. Ришелье уже отрекся от гарантий, которые его представители дали в Регенсбурге в отношении того, что он не будет помогать противникам императора.

Пока Ришелье вел с королем Швеции переговоры, подменявшие реальные военные действия, Оливарес предпринимал меры для укрепления Испании, с тем чтобы развязывание войны было слишком обременительным и опасным для Франции. Он сосредоточил свои усилия не на Германии, а на Нидерландах, стремясь обеспечить возрождение испанского могущества подавлением голландской конкуренции, восстановлением торговли в Антверпене и отвоеванием колоний.

2

4 июля 1630 года король Швеции высадился на Узедоме. Сходя с корабля по узкому трапу, он оступился и повредил колено [723]. Этот обыденный инцидент хронисты превратили в героико-драматическое действо: как только нога вождя протестантов коснулась земли, он опустился на колени и попросил Господа благословить его на правое дело [724]. С точки зрения поэтического осмысления его миссии историки, возможно, были и правы: сам король никогда не сомневался в успехе своей экспедиции.

Ко времени высадки Густаву Адольфу исполнилось тридцать шесть лет. Он был статен, высок и широк в плечах. Заостренные усы, клинообразная борода и короткие волосы имели рыжевато-желтый оттенок. За это итальянские наемники прозвали его «золотым королем», хотя чаше Густава Адольфа величали «северным львом». Вследствие крупного и тяжелого телосложения его движения были замедленные и неуклюжие, но он мог действовать лопатой и киркой не хуже любого сапера в армии. Однако кожа у него там, где отсутствовал загар, была нежная и белая, как у девушки. Он держался прямо, сохраняя королевскую осанку и степенность при любых обстоятельствах. С годами Густав Адольф начал слегка склонять голову, хмурясь и прищуривая свои светло-голубые глаза [725]. Король любил поесть и предпочитал простую одежду, носил обычно буйволовый кафтан и солдатскую касторовую шляпу, добавляя иногда алую ленту через плечо или плащ. Он выглядел одинаково и на балу, и на бивуаке, ему были привычны тяготы военных походов, он мог просидеть в седле четырнадцать часов подряд, вместе с солдатами проливать пот в жару, замерзать в заснеженном поле, мучиться от голода и жажды. Он не боялся ни крови, ни грязи, его высокие королевские сапоги были часто забрызганы и тем и другим.

Но было бы большой ошибкой принимать его за простака. Дипломаты, шокированные слишком непринужденными манерами короля и бестактной прямотой, с которой он излагал свои мысли, очень скоро понимали, что за грубоватыми и резкими суждениями скрываются глубокие мысли и знания. Придворным, пытавшимся сыграть на его дружелюбии, он устраивал такую взбучку, которую они долго не могли забыть. Слуги, знавшие его крутой нрав, никогда не задавали лишних вопросов. Густав Адольф не принимал послов, если они неправильно перечислили все его титулы на верительных грамотах [726].

Густав Адольф с детства воспитывался с прицелом на королевский трон, играл в кабинете отца, когда еще не стоял на ногах, в шесть лет сопровождал его в военных походах, в десять — заседал в королевском совете и имел право высказывать свое мнение, подростком уже самостоятельно принимал иностранных послов. Он владел десятью языками, интересовался науками, скорее всего поверхностно, любил практическую философию, всюду брал с собой томик Гроция [727].

Наряду с Ришелье и тем князем, имя которого было известно всем современникам, Максимилианом Баварским, Густав Адольф был самым успешным администратором в Европе. За девятнадцать лет правления страной он укрепил финансы, централизовал правосудие, обустроил или привел в порядок больницы, почту, образование, службы вспомоществования, ввел продуманную и четкую систему призыва в армию, сумел приструнить праздное и амбициозное дворянство, создав «риддархус», ассамблею нобилитета, занимавшуюся государственными делами, но подвластную короне. Ни в каких смыслах он не был королем-демократом, его политика зиждилась на аристократизме, но благодаря тому, что он держал в узде аристократов, полтора миллиона человек в Швеции и Финляндии [728] жили в условиях самого мягкого режима в Европе. Густав Адольф поощрял торговлю, с толком использовал природные ресурсы страны, особенно минеральное сырье. Швеция собственными сырьевыми материалами полностью обеспечивала производство вооружений, в которых она нуждалась постоянно: со времени восхождения короля на трон страна едва ли прожила хотя бы год без войны [729]. Стоит ли удивляться тому, что в 1629 году шведский сейм единогласно проголосовал за выделение субсидий на трехлетнюю войну в Германии.

В военных делах Густав Адольф был таким же деятельным и предприимчивым, как и в мирной жизни. Он восхищался Морицом Оранским, переняв у него все тактические приемы, повышавшие мобильность и боеспособность войск. Король пригласил голландских профессионалов, обучавших его солдат технике использования артиллерии в осадной войне, лично принял участие в создании легких и подвижных орудий. Его так называемые кожаные [730] пушки оказались не очень надежными, и он полагался главным образом на скорострельные четырехфунтовки, достаточно легкие для того, чтобы их могли передвигать три канонира или одна лошадь [731].

Подобно всем другим великим вождям Густав Адольф был абсолютно уверен в себе и в правоте своей миссии. В кризисные моменты он искренне считал, что Бог не оставит его в беде. Он воспитывался как лютеранин, но его снисходительное отношение к кальвинистам смущало и подданных и союзников [732]. Тем не менее Густав Адольф был убежден в исключительности протестантизма и никогда не мог понять, как можно силой изменить веру человека. Король презирал тех, кого насильно обращали в другую религию, и позволял в побежденных и плененных войсках сохранять традиционную веру.