Император Николай II и заговор генералов

И дальше: «…действительно, через масонов шла организация мнения и создавалась некоторая политическая солидарность. Очевидец рассказывал мне, например, о приеме в масонский клан командира финляндского полка Теплова. Одним из “братьев” ему задан был вопрос о царе. Теплов ответил: “Убью, если велено будет”… Были инсталлированы ложи не только в Петербурге и Москве, но и в Киеве, Одессе, Н.-Новгороде. Была в Петербурге «Военная Ложа», собиравшаяся, между прочим, во дворце А.А. Орлова-Давыдова» (Мельгунов).

Вы слышали? «Убью, если велено будет», – говорил полковник Императорской Армии о своем Государе Императоре. Велено будет все: и «хлебный бунт», и бунт запасных батальонов, и «псковская западня», и все вытекающие из этого последствия…

Мельгунов пишет дальше: «Мне кажется, что масонская ячейка и была связующим как бы звеном между отдельными группами “заговорщиков” – той закулисной дирижерской палочкой, которая пыталась управлять событиями» (Мельгунов).

«Тиханович-Савицкий, председатель астраханской монархической народной партии, уведомлял конфиденциальной телеграммой 30 декабря близкого Николаю II адмирала Нилова о подготовке Гучковым дворцового переворота и умолял воздействовать на царя в том смысле, чтобы были удалены из армии, с ответственных постов “гучковцы” и в частности ген. Лукомский». «Царя, однако, не удавалось разубедить в его доверии к армии. Об агитации в армии, об офицерских кружках, которые посещались и солдатами, делал Николаю II особый доклад и военный министр ген. Беляев».

Но вот информация о том, что происходило в Петроградском гарнизоне, от Департамента полиции: «Департамент полиции отмечает в одной из гвардейских частей собрания офицеров вместе с солдатами. Этой частью были запасные части Преображенского или Павловского полков, они легко откликнулись в февральские дни на революцию, потому что были уже подготовлены к возможности “переворота”. План восстания, разработанный офицерами Преображенского полка (запасного батальона. – В. К.), был якобы закреплен в штабе полка уже в ночь с 26 на 27 февраля. Полк должен был выступить на Дворцовую площадь перед Зимним дворцом и соединиться с Литовским и Семеновским полками. Затем арестовать правительство в Мариинском дворце. Гвардия отдавала себя в распоряжение Государственной Думы и, опираясь на поддержку командующих фронтами (выделено мною. – В. К.), с оружием в руках добивалась осуществления “главного пункта прогрессивного блока – министерства общественного доверия” причем имелось в виду отречение Николая II».

Но был еще генерал, на которого вожаки прогрессивного блока возлагали большие надежды как на члена заговора, который при помощи военной силы мог произвести намеченный переворот. Это был генерал Крымов. «После самоубийства участника Корниловского движения ген. Крымова, М.И. Терещенко выступил с интервью. Терещенко говорил: “Я не могу не вспомнить последних месяцев перед революцией, когда ген. Крымов оказался тем единственным генералом, который из великой любви к родине не побоялся вступить в ряды той небольшой группы лиц, которая решилась сделать государственный переворот”… Ген. Крымов неоднократно приезжал в Петербург… и пытался убедить сомневающихся, что больше медлить нельзя… Но более осторожные лица убеждали, что час еще не настал. Прошел январь, половина февраля. Наконец, мудрые слова искушенных политиков перестали нас убеждать, и тем условным языком, которым мы между собой сносились, ген. Крымов в первых числах марта был вызван в Петроград из Румынии, но оказалось уже поздно. Таким образом, и Терещенко подтверждал, что заговорщики уже готовы были приступить к действию в начале марта».

Дальше Мельгунов пишет: «Кто входил в основной кружок? Это трудно точно восстановить, так как масоны и по сие время скрывают свое участие, сохраняя “клятву” о конспирации. Но шила в мешке не утаишь. Секрет полишинеля, что в центре были как Некрасов и Терещенко, принимавшие столь близкое участие в организации дворцового переворота, так и Керенский, о котором почти не приходилось еще говорить, так как левый фланг русской общественности – социалистический – стоял в стороне от непосредственного участия в заговорах».

Дальше еще интереснее: «В том, что мы называли “заговором Гучкова”, самое живое участие принимают Некрасов и Терещенко. Они входят в основную “тройку”, которая руководит подготовкой действий. Через Терещенко проходят нити к Родзянко и к великосветским кругам. Некрасов связывает заговор с думскими сферами и с партией, в которой он состоял (к.-д. – В. К.) и занимал видное положение. Он как раз представлял то левое крыло, которое тянуло к “трудовикам” и “вносило тенденции непримиримости и открыто враждебных против правительства выступлений”. Некрасов связывал, таким образом, дворцовый переворот с социалистической частью демократической общественности. Близкие отношения Некрасова к Львову соединяли петербургские проекты с московскими затеями. Приобретает особый характер то, что квартира Коновалова сделалась центром всех оппозиционных совещаний – отсюда идет “штурм власти”, здесь уже закладывается мост между к.-д. и левее стоящими группами. Так была произведена попытка политического объединения соответственно задачам масонов – от большевиков до кадетов».

Все разговоры, бывшие в свое время весьма распространенными, что, февральская революция наступила неожиданно для всех», являются, вернее являлись (кто теперь этим интересуется?), совершенно беспочвенными. Ее подготовляли долго и упорно. Не того, конечно, ждали многие, которые в этом участвовали. Но это знали те вдохновители, которые десятками лет стремились к уничтожению самобытной, так непохожей на Запад, России. Медленно, но верно шли они к своей цели. Было использовано все. «Обличительная» литература, искусство («передвижники»), пресса, университеты, богатейшее купечество, субсидировавшее большевиков, земство, руководимое земельной знатью, общественность (конечно, «прогрессивная и передовая»), пустое «высшее» общество, Императорская Фамилия и наконец… армия. Своего добились. На месте Императорской России появилось новое государственное образование. Все, что было так ненавистно Западу – было уничтожено. Православная Церковь превратилась после невероятных преследований и уничтожения большей части духовенства в послушное орудие этой новой власти. Историческое Самодержавие заменено диктатурой Коммунистической Партии. Искони русский быт заменен нищенским существованием в коммунальных квартирах, тяжелым трудом и вынужденным восхвалением своего рабства. Но… все оказалось не так, как было «задумано».

Вместо послушного и в дальнейшем исполнения всех предписаний, это новое государственное образование, при помощи рабского труда, строит промышленность для военных надобностей, превращает отсталую в техническом отношении страну в индустриально-передовую державу, строит лучший в мире флот, обладает всеми видами страшного ядерного оружия, ведет по всему миру пропаганду коммунизма, ведет очень успешно подрывную работу в больших и малых государствах Запада и… грозит этому Западу уничтожением. Этого хотели все эти «вдохновители»? Конечно, нет. Но как ни планируй, как ни высчитывай всех «за» и «против», помни об одном, гордый и глупый человек, кем бы ты ни был, – все злое существует, потому что Господь Бог этому «попустил» за наши великие грехи перед Ним, за наше отступничество, за ослепление и полное подчинение тому Злу, которое так умело диктовало одураченным русским людям свою волю в деле уничтожения всех ценностей нашей Родины и, в первую очередь, нашей Церкви и Самодержавной Монархии. Но и это зло просчиталось, не того оно хотело. Но Зло само по себе не сильно, оно сильно только отступничеством людей от Бога.

Часто задают вопрос – почему именно в царствование Императора Николая II было решено разрушение нашего монархического строя?

Как я уже писал в первых главах этой книги, этому способствовали особенности характера Государя. Не безвольный, но мягкий по характеру, Он не внушал страха ни своим приближенным, ни родственникам, ни министрам. Вел. кн. Александр Михайлович пишет об этом: «К шести часам вечера молодой Император был без сил, подавленный и оглушенный. Он с тоской смотрел на портрет своего отца, жалея, что не умел говорить языком этого грозного первого хозяина России.