Трагедия русского Гамлета

Трагедия русского Гамлета

Предисловие

Одна из вопиющих и темных страниц русской истории последних двух столетий — трагическая кончина императора Павла Петровича в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. В иностранных источниках находим множество описаний страшных событий в мрачных стенах Михайловского замка. Эти описания (например, в Большом энциклопедическом словаре Ларусса) переполнены измышлениями фантазии. Вообще, всякий, кто занимался личностью, царствованием и кончиной императора Павла I, знает, какой противоречивый материал дают источники, как малоосновательны ходячие представления об этом монархе, сколько здесь непроверенного, гадательного, шаткого, а между тем соблазнительного для разных компиляторов.

С другой стороны, кратковременное царствование Павла является переходным, и именно в нем находим основания политической, военной и гражданской систем, переживших несчастного государя и продолжавших развиваться в два последовавших царствования. Поэтому изучение и полное освещение царствования Павла Петровича дает ключ к пониманию первой половины истекшего столетия и очень важно для науки русской истории.

Цель настоящего издания — способствовать полному выяснению истины о кровавых событиях и перевороте 1801 года.

В видах достижения этой цели в книгу вошли только показания наиболее достоверные и важные и притом лишь очевидцев событий, как непосредственных участников переворота, так и лиц, близко стоявших к императору Павлу, его семейству, двору и лично знавших всех деятелей того времени.

Сообразно такому выбору документов приведены показания главных руководителей и исполнителей заговора — графа Палена и Бенигсена. Затем помещены записки Саблукова и Коцебу, взаимно друг друга пополняющие и поверяющие, а также отрывки из мемуаров и барона Гейкинга, описание мартовских событий Чарторыйским и рассказ Фонвизина, составленный на основании показаний участников заговора и современников событий. В книге соединены наиболее достоверные источники, и не вошли все те рассказы и пересказы, в которых нет ничего нового, кроме пылкой фантазии, явно лживых сплетен и неосновательных слухов.

Записки Николая Александровича Саблукова, современника событий 11–12 марта 1801 года, представляют исторический документ первостепенной важности как по осведомленности автора, так и по высоким нравственным качествам личности рассказчика, которые сами по себе ручаются за его искренность и правдивость.

Однако необходимо принять во внимание, что мы в данном случае не имеем пред глазами подлинника записок Саблукова, но лишь перевод английской статьи журнала «Frazer’s Magazine» 1865 года, представляющей, как удостоверяет ее заголовок, лишь нечто, извлеченное «from the papers of a deceased Russian general officer» — из бумаг умершего русского генерала. Переводчик английской статьи, г-н Военский, основательно указывает на странное противоречие между категорическим утверждением, что слухи об участии английского посла лорда Уитворда и английского золота в перевороте 11–12 марта ложны, и сообщением того разительного факта, что любовница посла, Жеребцова, почему-то называемая в английской статье неопределенно «приятельницей», предсказала печальное событие в Берлине и по совершении его отправилась в Лондон к Уитворду. По совсршсшю основательной догадке г-на Военского, объяснением этого противоречия может служить то обстоятельство, что бумаги Саблукова обнародованы в английской редакции. Но, вчитываясь в записки русского генерала, находим и еще несколько непостижимых противоречий, обличающих тот же и весьма неискусный и беззастенчивый редакционный карандаш. В первой главе своих воспоминаний Саблуков говорит, что «Павел отнюдь не был человеком безнравственным, напротив того, он был добродетелен», «ненавидел распутство», «искренно привязан к супруге», связь его с Нелидовой была «чисто платонической», а во 2-й главе вдруг сообщается, в крайне пошлом тоне, будто бы «поклонение женской красоте» заставляло Павла указывать на какую-нибудь Дульцинею, что его услужливый Фигаро-Кутайсов немедленно и принимал к сведению, стараясь исполнить желание господина.

О нравственности императора Павла I мы имеем довольно точные сведения. Брак его с Марией Феодоровной был плодоносный и счастливый. С Нелидовой его связывала лишь платоническая дружба. В этом едва ли может быть теперь сомнение. Но показания самой императрицы Марии Феодоровны, графини Головиной и графа Феодора Головкина свидетельствуют, что во время беременности и по разрешении 28 января 1798 года великим князем Михаилом доктора, и, в частности, берлинский профессор Мекель, заявили, что дальнейшее продолжение супружеских отношений грозит жизни императрицы. С этого времени Павел Петрович уже спал в особливом покое. Но каковы были его отношения к девице Лопухиной, вскоре княгине Гагариной? Они начались платоническими ухаживаниями, а более близкие отношения если и наступили, то лишь в июле 1800 года. Значит, 2¹/₂ года Павел I пребывал на положении верного своим обетам монаха? Во всяком случае, как гроссмейстер Мальтийского ордена, он должен был соблюдать обет безбрачия. Но вот что после рождения Михаила объяснил Павел императрице: «Qu’il était tout è fait mal en physiquc, qu’il nе connaissait plus dе besoin, qu’il cst tout a fait nul et que ce n’ctait plus unc idee qui lui passait, par la tcte, qu’enfin il ctait paralyse dе ce cote…»

Если такое состояние было и временным, то лишь в июле 1800 года отношения Павла к Лопухиной-Гагариной принимают, по-видимому, характер физической близости. Затем, поместившись во дворце, она ежедневно вечером видит у себя императора после ужина, с 9 часов до 11. Только к 21 февраля 1801 года относится документ, из которого видно, что Павел ожидал разрешения от бремени какой-то особы простого звания, и потом родившаяся девочка получила фамилию Мусиной-Юрьевой. Начало этой темной связи, по-видимому, тоже падает на лето 1800 года.

Еще разительнее противоречие в начале 2-й главы. Саблуков говорит о великодушии Павла, «готового прощать обиды и повиниться в своих ошибках». А несколькими строками ниже — «почитая себя всегда правым», Павел «с особенным упорством держался своего мнения и ни за что не хотел от него отказаться». Наконец, в конце 3-й главы сначала переодевание и беспорядочное ликующее движение по улицам Петербурга на следующий же день после ужасного события признается показателем «легкомыслия и пустоты» публики того времени. А несколькими строчками ниже напыщенным тоном говорится, что это движение «заставило всех ощущать, что с рук их, словно по волшебству, свалились цепи и что нация, как бы находившаяся в гробу, снова вызвана к жизни и движению». Ясно, что эти противоречия — следствие редакционных вставок, и весьма неискусных. Но если в английских интересах было внести тенденциозные дополнения в рассказ Саблукова, то можно предполагать и смягчения, пропуски неприятных мест и т. д. То есть мы, по всем вероятиям, имеем пред собою значительно попорченный текст записок Саблукова; заметим, что почему-то даже и номера английского журнала с его записками стали такой редкостью, что это напоминает изъятие их из обращения; они не имеются даже у наиболее известных заграничных антиквариев.

Противоположностью запискам Саблукова, проникнутым благородной прямотой и искренностью, является история заговора Августа Коцебу; заискивающий, слащаво-добродетельный тон этого сочинения чрезвычайно противен, тем более что он соединен с нескрываемым презрением к русскому народу; ничего удивительного в этом нет, если мы вспомним, что за личность Август Фредерик Фердинанд фон Коцебу (1761–1819). Плодовитейший немецкий драматург, истинный создатель мещанской драмы, автор 300 комедий и драм, составляющих 44 тома (изд. 1827–1829 годов), имевших долгий и прочный успех, и в то же время завистливый и низкий памфлетист, политически проходимец и соглядатай, — Коцебу снискал глубокое и единодушное презрение своих соотечественников. В литературных памфлетах он оплевывал лучших писателей Германии и Франции. Свое перо журналиста запродал императору Александру I и, вообще, за крупное вознаграждение, в период 1814–1817 гг., находясь то в Веймаре, то в Мангейме, периодически сообщал русскому императору о внутренних делах своего отечества, чем заслужил ненависть всех немецких патриотов, как полным отсутствием нравственного чувства, так и утрированным служением ретроградным идеям и планам порабощения народов; когда же переписка Коцебу с Александром была обнародована, молодой фанатик студент, Карл Занд, желая отомстить за отечество, убил Коцебу ударом кинжала в собственном доме последнего, в Мангейме, 23 марта 1819 года, — деяние безумное, ибо оно повлекло за собой долгую и беспросветную реакцию.