Решающие войны в истории

Таким образом, делая вывод, можно сказать, что битва на Марне была решена клином и трещиной. Клин, введенный наступлением 6-й армии французов в германский правый фланг, вызвал трещину на слабом стыке германского фронта, и эта физическая трещина, в свою очередь, породила трещину в германском командовании.

На этом фоне мы замечаем, что непрямое действие 1-й германской армии Клука, ее разворот наружу (наступление в западном направлении) после Ле-Като было столь же важно для расстройства второго плана Жоффра — намечавшего быстрый переход в наступление, и организованного франко-английского отступления, как и его последующий разворот вовнутрь, напрямую на противника, который стал фатальным для германского плана. И опять отметим, что стратегический подход Мольтке становится все более прямым, и фронтальное наступление германского левого крыла оказалось не только дорогостоящей неудачей, но и не принесло никаких стратегических выгод, которые скомпенсировали бы затраты.

Было бы неверно характеризовать отход Жоффра как непрямое действие. Возможность на Марне представилась, а не была создана, и она даже не замышлялась. Удар Галлиени (с 26 августа военный губернатор Парижа и комендант парижской крепости, ему же 1 сентября была подчинена 6-я армия Монури) был нанесен за какую-то толику времени до того, как германские 1-я и 2-я армии могли занять свои новые позиции, прикрывающие фланг. Но он был слишком прямым, чтобы дать решающие результаты, и был бы еще более прямым, если бы Галлиени ударил к югу от Марны, как вначале приказывал Жоффр. В итоге мы видим, что фактическое решение, операция, которая вынудила немцев отойти, если не более, явилась «непрямым действием», настолько ненамеренным, что по форме походила на акт настоящей комедии. Таковым стало «исчезновение» британских экспедиционных сил и их счастливое запоздалое повторное появление напротив находившегося под давлением и ослабленного стыка на германском правом крыле. Французские критики обвиняли англичан в медлительности, не понимая, что было бы просто здорово, если бы существовало свидетельство, противоположное басне о зайце и черепахе. Если бы британский корпус вернулся быстрее, этот стык вряд ли был бы так ослаблен, а атака Монури не смогла бы дать решающего результата, потому что она уже застопорилась, в то время как два германских корпуса, снятые с этого стыка, все еще были на марше и ничем не могли повлиять на исход боя.

Чтобы проанализировать причину германского отступления, нам, однако, надо учесть фактор, который, как правило, упускают из поля зрения. Речь идет о чувствительности германского Верховного командования к докладам о десантах на бельгийском побережье, которые могли бы угрожать их тылу и коммуникациям. И это заставило его всерьез задуматься об отводе войск даже еще до того, как началась битва на Марне. 5 сентября представитель германского Верховного командования подполковник Хенч прибыл в 1-ю армию с самым последним предостерегающим приказом и информировал командиров, что «новости плохие: 7-я и 6-я армии остановлены перед рубежом Нанси — Эпиналь. 4-я и 5-я армии столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Французы перебрасывают войска со своего правого фланга к Парижу. Англичане непрерывно высаживают свежие подкрепления, и, несомненно, на бельгийском побережье. Есть слухи о русском экспедиционном корпусе в тех же самых местах. Отвод войск становится неизбежным».

Мнительность германского командования три батальона морской пехоты, которые высадились в Остенде, превратила за 48 часов в 40-тысячный корпус. Русские, как говорят, возникли в разгоряченном воображении какого-то английского железнодорожного носильщика — в Уайтхолле явно должна стоять статуя «Неизвестному носильщику». Историки будущего могут прийти к выводу, что группа временных посетителей Остенде и миф о русском экспедиционном корпусе стали основной причиной победы на Марне.

Если моральный эффект этих мифических сил сопоставить с существенной задержкой германских вооруженных сил в Бельгии из-за опасений бельгийской вылазки из Антверпена — которая произошла 9 сентября, — баланс весов рассуждений должен упорно склониться в пользу стратегии, за которую тщетно выступал Робертс. Благодаря ей британский экспедиционный корпус имел бы позитивное, а не негативное влияние на исход борьбы.

Скрытая угроза бельгийского побережья германскому тылу во всем учитывалась Фалькенхайном, заменившим отныне Мольтке. Его первым шагом было взятие Антверпена, и отсюда возник вирус маневра, который можно в какой-то степени отнести к непрямым действиям. Если его выполнение оказалось недостаточным и более прямым, чем его концепция, его было достаточно, чтобы поставить союзников на грань катастрофы.

Фронтальное преследование противника союзниками определенно было остановлено на реке Эне до того, как Жоффр 17 сентября, видя, что попытки Монури обойти германский фланг не приносят результата, решил сформировать свежую (2-ю) армию под командованием де Кастельно для охватывающей фланговой операции. К тому времени немецкие армии восстановили целостность фронта, устранив разрыв, а германское командование было готово отразить столь ограниченный маневр, теперь вполне ожидаемый. Следующий месяц прошел в крайне очевидных и неудачных сериях попыток, предпринимавшихся обеими сторонами для того, чтобы охватить западный фланг соперника, — фаза, которая повсеместно, но ошибочно именуется «Бегом к морю». Фалькенхайн устал от этой игры значительно быстрее, чем Жоффр, и на 14 октября запланировал стратегическую ловушку для следующей попытки союзников, которая, как он предвидел, должна была последовать. Его самая свежая сформированная фланговая армия должна была парировать эту попытку, а в это время другая, укомплектованная из войск, освободившихся после падения Антверпена, плюс четыре вновь сформированных корпуса, должна была обрушиться на бельгийское побережье, нанести удар на фланге и ударить в тыл атакующих союзников. Он даже приостановил на короткое время войска, преследовавшие бельгийскую полевую армию от Антверпена, чтобы не встревожить союзное командование раньше времени.

К счастью, король Альберт, воодушевляемый осторожностью или реализмом, отказался от приглашения Фоша присоединиться к этой последней операции по охвату фланга и уклонился от оставления прибрежного района. Благодаря этому бельгийская армия оказалась в состоянии устоять и в конечном итоге, затопив низменную прибрежную полосу, расстроить размашистое движение немецких войск с севера. Это вынудило Фалькенхайна прибегнуть к более прямому воздействию на фланг союзников, который только что был продлен до Ипра с приходом корпуса Хейга из-под Эны. Хотя попытка продвижения вперед ранее пришедшего британского правого фланга и центра уже была сорвана, Джон Френч приказал своему командиру левого фланга Хейгу попробовать осуществить мечту Жоффра о фланговом охвате. И опять к счастью, эта попытка совпала с преждевременным началом германского наступления и, таким образом, была мертворожденной, хотя в течение одного-двух дней французы под влиянием Фоша упорствовали в вере, что это «наступление», в то время как войска Хейга бились изо всех сил, чтобы удержать свои позиции. Иллюзии французских и британских лидеров в отношении реальной ситуации, возможно, возникли из-за того, что Ипр, как в Крымскую войну Инкерман, был главным образом «солдатской битвой». Фалькенхайн также, как только его надежды очистить побережье улетучились, в течение месяца упорствовал в своем стремлении решить исход сражения атакой в лоб. Когда прямая оборона, несмотря на свою слабость, возобладала, как обычно, над лобовым штурмом, армии воюющих сторон окопались на всем протяжении фронта от швейцарской границы до моря. Фронт стабилизовался, и война зашла в тупик, ситуация стала патовой.

Западный театр военных действий в 1915–1917 годах.Военная история франко-британского альянса в течение следующих четырех лет — это история о попытке нарушить патовую ситуацию, вырваться из тупика, либо взломав этот барьер, либо случайно отыскав обходной путь.