Сталин. История и личность

Героизм русского народа, нашедший свое выражение в отваге возглавляемых Александром Невским воинов, стал темой фильма Эйзенштейна, музыку к которому написал Прокофьев. В одном из своих замечаний по поводу фильма Эйзенштейн намекнул на параллель между Невским, в 1242 г. объединившим новгородцев на разгром на льду Чудского озера вторгшихся тевтонских рыцарей, и Сталиным⁴⁰. Фильм завершался словами, обращенными Невским к нескольким выпущенным из плена немецким военачальникам: «Идите и скажите повсюду в чужих землях, что Русь живет. Пусть они без страха приходят к нам в гости. Но всякий, кто придет к нам с мечом, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет русская земля!».

В 1939 г. на сцене Большого театра была возобновлена постановка русской классической оперы Глинки «Жизнь за царя», темой которой был героизм. Теперь она, как и в первоначальном варианте композитора, называлась «Иван Сусанин». Сусанин пожертвовал своей жизнью ради спасения молодого царя Михаила от пленения поляками в пору Смутного времени.

В новом — сталинском — варианте оперы Сусанин спас не царя, а Москву. Героями, возглавившими народное восстание против польских захватчиков, были Козьма Минин и князь Пожарский. В заключительной сцене одержавших победу крестьян-повстанцев встречают в Москве как героев. Когда они вступают на Красную площадь, бурлящая яркая толпа приветствует их ликующим хором-. «Слава, слава!». Финальный эпизод рецензент «Правды» описал так: «Вот момент, когда зрители и артисты сливаются воедино, и кажется — одно огромное сердце бьется в зале. Народ приветствует свое героическое прошлое, своих витязей, своих бесстрашных богатырей. Чудесное, незабываемое мгновение!». По свидетельству Светланы, дочери Сталина, он любил эту оперу, но только лишь за сцену в лесу. После нее Сталин из театра уходил⁴

По представлению Сталина, такие произведения искусства, несомненно, служили делу подготовки народа к боям с чужеземными войсками во время войны, которая, как он считал, начнется в избранный им момент. Подобные творения подразумевали готовность народа вновь сражаться с иноземным врагом. Если с помощью русского народа Невский разгромил немцев, Минин и Пожарский — поляков, а Кутузов — французов, то теперь уже преодолевшая отсталость Советская Россия, конечно же, сокрушит любые иностранные войска, которые попытаются разгромить ее.

КсенофобиятакжедавалаосебезнатькультурепоСталину.Всередине 1936 г., т. е. в пору волны доносов, некоторых советских ученых, начиная с видного математика Н.Н. Лузина, подвергли публичным обвинениям за то, что они отправляли свои труды за границу до их опубликования у себя в стране. «Правда» обратилась к этой теме в редакционной статье, опубликованной 9 июля 1936 г. Она осудила «традиции раболепия» перед Западом, унаследованные от царских времен, когда аристократическое дворянство с пренебрежением отказывалось от русского языка, презирало русский народ и полагало, что «свет науки исходит только с Запада, только от иностранцев». Но даже теперь, писала «Правда», когда Россия обладает передовой наукой, некоторые ученые (газета назвала их поименно) по-прежнему считают естественным и нормальным публиковать свои труды сначала, а порой и только за рубежом. Подобное положение нетерпимо, утверждала «Правда»: «Советский Союз — не Мексика, не Уругвай какой-нибудь, а великая социалистическая держава». Поспешно проведенные в институтах Академии наук собрания осудили академика Лузина и других «врагов в советской маске» за «своего рода вредительство», выразившееся в передаче своих работ для первоначальной публикации за рубеж⁴².

Возможно, из-за нежелания прервать важную научную деятельность, кто-то в верхах вскоре положил конец этой кампании, и ученые, подобные Лузину, не сгинули в тюрьмах. Но не исчезла, однако, ксенофобия. Лысенко и его последователи стали клеймить генетиков, от которых они хотели очистить советскую науку, за то, что ученые черпали идеи в зарубежных исследованиях данной области знаний — Г. Менделя, А. Вейсмана и Т.Х. Моргана. Правда, эпитет «вейсманизм-морганизм» стал общераспространенным лишь после успешного завершения лысенковских усилий в 1948 г. Но уже в 1939 г. Лысенко говорил о том, что настало время для изгнания «менделизма» во всех его формах из лекций и учебников⁴³. Это предвещало крайности официальной ксенофобии, пронизавшей сталинскую культуру в послевоенные 40-е годы.

Прославление прошлого страны-героя достигло апогея, когда в конце 30-х годов вышел новым изданием немарксистский дореволюционный пятитомный «Курс русской истории» В.О. Ключевского. Благожелательная рецензия высоко оценила созданные ученым живые портреты русских правителей с древнейших времен до XVIII в. Критиковался же Ключевский лишь за то, что, описывая опричнину Ивана Грозного, он не осознал ее прогрессивную роль в истории, а увидел в ней «высшую полицию по делам об измене»⁴⁴.

С другой стороны, яростно осуждался Покровский и его лишенная русского национализма историографическая школа. Вполне возможно, что от худшей судьбы Покровского уберегло то, что в 1932 г. он умер от рака. Проживи Покровский до второй половины 30-х годов, и было бы установлено, что он служил целям «троцкистских вредителей», изъяв, например, из истории «справедливые войны», которые в прошлом вели русские и другие, ставшие ныне советскими народы. Историков школы Покровского, которые пали жертвами террора, поносили теперь как врагов народа.

Изданный в 1938 г. двухтомный сборник статей «Против исторической концепции М.Н. Покровского» беспощадно критиковал ученого за чудовищные «ошибки». Указывалось, например, что он не осознал прогрессивного значения собирания Московией русских земель и возникновения самодержавия; не констатировал, что русские были вправе начать в 1558 г. Ливонскую войну; забыл разъяснить, что победа немецких войск над русскими при Невеле в 1563 г. — результат измены Курбского; не понял, что русский народ вел справедливую освободительную войну против поляков, и умалил роль, которую в ней сыграли Минин и Пожарский. Покровского, далее, обвинили в том, что отрицал прогрессивное значение деятельности Петра Первого; возложил ответственность за Отечественную войну 1812 г. не на Наполеона, а на русский торговый капитал; опорочил великого русского стратега Кутузова; оскорбил русских крестьян утверждением, что они поднялись против французов «из-за своих кур и гусей»; попытался оправдать роль японского империализма в русско-японской войне 1904-1905 гг. и умалил героизм русских солдат при обороне Порт-Артура и в других сражениях в период Русско-японской войны⁴⁵. Придав этому перечню ошибок Покровского обратный знак, мы получим развернутый список тезисов русских националистических позиций сталинской школы.

Враги и их деяния «Пьеса вредная, пацифистская. И.В. Сталин». Таково было замечание Сталина на экземпляре пьесы «Когда я один», герой которой, советский интеллигент, приведен в отчаяние склоками и подсиживанием, царящими в отношениях между окружающими его людьми. После этого автор пьесы Михаил Козаков впал в немилость⁴⁶.

Использование Сталиным слова «пацифист» в качестве эпитета говорит о многом. Стихией Сталина были сражения, борьба с врагами и мщение им. В его реальной политической жизни набор врагов постоянно менялся. Когда некоторые из них терпели поражение, — а во многих случаях их настигала смерть, — на их место непременно заступали новые. И подобно тому, как это было в реальной политической жизни, такой процесс развертывался и в мире сталинской культуры. Мир этот был населен врагами, против которых боролись герои нескончаемой драмы «кто кого». Вымышленный враг неизменно оставался главным действующим лицом, соседствующим с вымышленным героем. Иногда вымышленный враг наносил поражение вымышленному или воплощающему реальное лицо герою, например маленькому герою Павлику Морозову или великому герою Кирову. Но неизменно другой вымышленный или воплощающий реальное лицо герой (когда это было можно, таковым изображался Сталин) наносил поражение врагам, которые несли заслуженную кару. Образ врага был в не меньшей степени, чем образ героя, главной темой сталинской культуры.