Старый порядок и революция

Из года в год каждый из привилегированных вновь испытывает потребность не быть смешанным с массой и каждый раз предпринимает новые усилия, чтобы остаться в стороне от нее.

Поскольку практически не существовало государственных дел, которые бы не происходили из податей или не подводили бы к ним, с того момента, когда оба класса оказались неодинаково обложены налогом, у них нет более поводов к совместному обсуждению, не остается причин испытывать общие чувства и интересы: их в известной степени лишили возможности и желания к совместному действию.

Берк в сильно приукрашенном портрете старого государственного устройства Франции ставит в заслугу нашему дворянству ту .легкость, с которой буржуа могли приобрести дворянское достоинство путем покупки какой-либо должности: в этом он видит аналогию с открытостью английской аристократии. В ( стр.74) действительности, Людовик XI сильно увеличил число новопожалованных дворян, видя в этом средство принижения дворянского сословия; его последователи же расточали дворянские титулы ради приобретения денег. Неккер сообщает, что в его время число должностей, дающих дворянский титул, достигало четырех тысяч. Ничего подобного не было нигде в Европе, а аналогия, которую хотел провести между Францией и Англией Берк, более чем ложна.

Если в Англии средние классы не только не враждовали с аристократией, но и оставались тесно с ней связаны, то причиной тому была не столько открытость аристократии, сколько, как это уже говорилось, ее неотчетливая форма и отсутствие видимых границ; не столько легкость войти в ее состав, сколько неосознанная возможность принадлежать дворянству; так что все, приближавшиеся к аристократии, могли считать себя ее частью, участвовать в управлении и приобретать известный блеск или извлекать какие-либо выгоды из ее могущества.

Во Франции граница, отделявшая различные классы, хотя и легко преодолимая, все же была всегда точно определяемой и заметной и для тех, кто стоял вне дворянства, всегда распознаваемой по отчетливым и ненавистным признакам. Раз преодолев эту грань, вы оказывались навсегда отделенными от среды, из которой вы только что вышли тягостными и унизительными для нее привилегиями.

Система пожалований дворянских титулов не только не смягчала ненависть простолюдина к дворянину, но, напротив, безмерно обостряла ее; эта ненависть ожесточалась завистью, внушаемой новопожалованным дворянином всем, кто раньше был его ровней. Вот почему третье сословие в своих сетованиях выказывает больше озлобления по отношению к новопожалованным, чем по отношению к просто дворянам, и почему вместо того, чтобы требовать расширения прохода, ведущего из простолюдинов, оно без конца требовало его сужения.

Ни в одну из эпох нашей истории дворянство не приобреталось так легко, как в 89-м году и никогда дворяне и буржуа не были так далеки друг от друга. Не только дворяне не желали терпеть в своих избирательных коллегиях ничего, хоть в какой-то степени относящегося к буржуазии, но и сами буржуа с такой же тщательностью удаляли всякого, в ком можно было заподозрить дворянина. В некоторых провинциях новопожалованные дворяне отвергались как одной стороной из-за того, что их считали недостаточно благородными, так и другой стороной в силу того, что они выглядели слишком благородными. Как говорят, в таком положении оказался знаменитый Лавуазье.

И если теперь, оставив в стороне дворянство, мы обратимся к буржуазии, то увидим схожую картину: третье сословие столь же отстранено от народа, как и дворянство от буржуазии. ( стр.75)

При Старом порядке средние классы в подавляющем большинстве проживали в городах. К такому положению привели главным образом две причины: привилегии дворянства и талья. Сеньор, пребывающий в своих поместьях, обычно выказывал известное фамильярное добродушие по отношению к своим крестьянам; но его дерзость по отношению к соседям-помещикам была почти безгранична. Она не уменьшалась даже с ослаблением политического влияния дворянства, именно в силу этого факта и возрастала, поскольку, с одной стороны, будучи отлученным от управления, сеньор не испытывал более никакого интереса щадить тех, кто помогал ему ранее в исполнении его обязанностей. А с другой стороны, как часто отмечалось, в неумеренном пользовании своими правами дворянин искал утешения за утрату своего бывшего могущества. Даже отсутствие господина в своих владениях не облегчало, но, напротив, усиливало затруднения соседей. Абоцентизм помещика не приводил ни к чему, ибо привилегии, которыми он пользовался через своего поверенного, становились все более невыносимыми.

Однако мне трудно сказать, не была ли талья и связанные с нею налоги более веской причиной происходивших изменений.

Мне представляется, что я мог бы с достаточной краткостью объяснить, почему талья и ее производные были гораздо тяжелее для сел, нежели для городов. Но читателю это, видимо, покажется излишним. Поэтому я ограничусь лишь указанием того, что объединенные в городах буржуа пользовались множеством способов смягчить талью, а подчас и вовсе избежать ее, чего не смог бы сделать каждый из них в одиночку, проживая в собственном поместье. В особенности же им удавалось таким образом избегать обязанности собирать талью, чего они боялись гораздо больше, чем ее выплаты, и не без причин. Дело в том, что при Старом порядке и даже, я полагаю, вообще при любом порядке, не существовало более тяжелого положения, чем положение приходского сборщика подателей. У меня еще будет случай показать. это. Однако в деревне никто, за исключением дворян, не мог избежать сей повинности: состоятельный простолюдин предпочитал сдать в аренду все свое добро и перебраться в ближайший город, нежели исполнять эту обязанность. В полном согласии со всеми секретными документами, к которым мне доводилось обращаться, Тюрго говорит, что "сбор тальи превращает почти всех сельских собственников-простолюдинов в городских буржуа". Заметим мимоходом, что это было одной из причин того, что во Франции более, чем в какой-либо иной европейской стране, образовалось множество городов, в особенности мелких.

Оградившись городскими стенами, богатый простолюдин вскоре утрачивал сельский дух и вкус к деревенской жизни и становился ( стр.76) совершенно чуждым к делам и трудам оставшихся еще там своих собратьев. Его жизнь имела теперь, так сказать, одну цель: он мечтал сделаться должностным лицом в приютившем его городе.

Было бы большой ошибкой полагать, что свойственная почти всем современным французам и в особенности принадлежащим к средним слоям страсть к занятию должности родилась в эпоху Революции - она возникла несколькими веками раньше и с тех пор беспрестанно усиливалась благодаря множеству заботливо предоставляемых ей источников.

Должности при Старом порядке совсем не походили на наши, но я полагаю, что их было гораздо больше, количество же мелких должностей было практически бесконечно. Подсчитано, что только с 1693 по 1709 гг. их было создано 40 тыс., и почти все они были доступны для самой мелкой буржуазии. В одном провинциальном городе весьма скромных размеров в 1750 г. я насчитал 109 человек, занимавшихся отправлением правосудия, и 126 человек, обязанных исполнять приговоры первых; все они местные жители. Страсть буржуа к занятию должности была по истине ни с чем несравнимой. Как только кто-нибудь из них оказывался владельцем небольшого состояния, он тут же приобретал на него должность вместо того, чтобы употребить его в дело. Это презренное честолюбие в большей степени, чем цеховой строй и даже талья повредило успехам земледелия и торговли во Франции. Когда должностей не хватало, в дело пускалось воображение искателей, и вскоре оно изобретало новые места. Некий господин Ламбервиль печатает записку с целью доказать, что учреждение должности инспекторов для известной отрасли промышленности совершенно соответствует общественному интересу. Он заключает свое сочинение, предлагая самого себя для занятия указанной должности. Кому из нас не знаком такой г-н Ламбервиль? Человек, располагавший кое-какими знаниями и некоторыми средствами, считал, что умереть, не побывав государственным чиновников, просто неприлично. Как говорил один из современников той эпохи, "каждый в соответствии со своим состоянием желает быть чем-нибудь по королевскому повелению".