Сталин. История и личность

Первым и главным следствием сталинско-ежовского овладения НКВД явилось назначение трехсот человек из аппарата ЦК (т.е. сталинского) по делам чистки в помощники (а по сути в ученики) к начальникам управлений НКВД в Москве и на местах, которых они и сменили в начале 1937 г. Эти люди составили, по словам Кривицкого, «параллельное ОГПУ, ответственное только лично перед Сталиным»³⁴. От старых чекистов они отличались отсутствием прежних большевистских заслуг и большей готовностью применять пытки при допросах.

Именно в 1937 г., по утверждению Хрущева, пытки стали обыденным делом в следственной практике³⁵. Когда на смену Ягоде пришел Ежов, Молчанов собрал руководителей подразделений и ответственных сотрудников НКВД на встречу с новым наркомом. Свое выступление Ежов закончил словами: «Товарищ Сталин — первый чекист»³⁶. Едва ли ему когда-либо доводилось говорить более справедливые слова.

Имея в лице Ежова своего человека на посту наркома внутренних дел, Сталин был лучше подготовлен, чтобы решить более трудную задачу — подмять под себя армию.

Заговор против военных

В силу ряда причин Сталин хотел сокрушить костяк Красной Армии, невзирая на неизбежное падение боевого духа и ослабление обороноспособности страны.

Виднейшим из командиров РККА в возрасте от сорока до пятидесяти лет был Михаил Тухачевский. Не все эти люди могли считаться старыми большевиками (в Первую мировую войну Тухачевский был офицером царской армии), но это были большевики, принадлежавшие к поколению, выигравшему Гражданскую войну. Они помнили службу под началом военкомиссара Троцкого, не забыли своих симпатий к группе Киров— Куйбышев— Орджоникидзе, в свое время многие из них не одобряли коллективизацию по-сталински³⁷. Они были верны советской власти, но многие, особенно Тухачевский, проявляли независимость характера и суждений и могли отстаивать свое мнение в высших сферах. Уважая военное искусство немцев, эти профессионалы-военные демонстрировали резко враждебное отношение к нацизму; к тому же трое виднейших военачальников — Якир, Гамарник и Фельдман — были евреями, и Сталин знал, что не может рассчитывать на их одобрение задуманного им соглашения с Гитлером. К Тухачевскому он питал личную неприязнь еще с 1920 г., с неудачной польской кампании (неудача, которая произошла частично по вине самого Сталина)³⁸. Считая себя военным гением, он, по всей вероятности, не сомневался в своей способности обеспечить стратегическое руководство вооруженными силами СССР, даже если чистка лишит армию ее лучших командных кадров. Наконец, армия в тогдашнем ее виде под руководством таких военачальников, как Тухачевский, самим своим существованием являла препятствие режиму единовластия, которого добивался Сталин³⁹. И более того, армия могла бы стать угрозой ему лично, не оставаясь безучастным наблюдателем начавшейся летом и осенью 1936 г. новой волны тотального террора.

Обвинения в адрес Путны, прозвучавшие на процессе Зиновьева и Каменева, тем более арест Примакова и Шмидта, могли насторожить крупных военных, но Сталин позаботился о том, чтобы по возможное™ их успокоить. Семнадцатого августа, т. е. за два дня до начала процесса, в газетах было обнародовано постановление о награждении орденами полутора тысяч военных — раньше никогда не появлялось сразу столько новых орденоносцев. После окончания вышеупомянутого процесса Якир, не подозревая, что на Лубянке уже занимаются его делом, возглавил группу наблюдателей РККА на военных маневрах во Франции. Тем временем в глубокой тайне Сталин готовил чистку армии. Собственный заговор против руководства РККА он осуществил, сфабриковав дело о несуществующей «военной антисоветской троцкистской организации» во главе с Тухачевским.

Летом 1936 г., еще не став формально наркомом, Ежов под непосредственным руководством Сталина взялся за создание «военно-троцкистской организации» в армии. Ежов давал указания следственной группе и сам принимал участие в допросах, проводимых «недопустимыми» методами, т. е. с применением различных средств давления на подследственных и пыток. Из арестованных выбивали ложные показания против ряда высших военачальников и некоторых военных пониже рангом. Особое значение имели показания Примакова и Путны, арестованных соответственно 14 и 20 августа 1936 г., в отличие от большинства других крупных военных они в 20-е годы примыкали к левой оппозиции⁴⁰.

К ним применили те же варварские методы допроса. Путна, на первых порах признавшийся только в участии в левой оппозиции в 1926-1927 гг. и утверждавший, что позже он с оппозицией порвал, уже 31 августа дал показания о существовании разных «центров» в «троцкистско-зиновьевском блоке» и признался, что вместе с Примаковым входил в «военную антисоветскую троцкистскую организацию». Сломить Примакова оказалось труднее. Из тюрьмы он посылал Сталину письма с уверениями в своей невиновности. Но и этот смелый человек не мог бесконечно терпеть пытки и избиения, которые к нему применяли в Лефортове. Восьмого мая 1937 г. он написал Ежову, что в течение девяти месяцев «запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации» и в своем запирательстве «дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину». Сталин, говорилось далее в письме к Ежову, сказал, что «Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость». Действительно, продолжал Примаков, «с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 г., я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну — с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полные показания». Благодаря этому документу, обнаруженному в личном архиве Сталина, стало известно, что Сталин не только руководил работой Ежова, но и лично участвовал в фабрикации дела о заговоре, оказывая давление на Примакова. Последний на допросе 14 мая 1937 г. назвал Якира в числе заговорщиков и сказал, что троцкистская организация сочла Якира самым подходящим кандидатом, чтобы сменить Ворошилова на посту наркома⁴¹.

О том, что Якиру отводилась важная роль в сфабрикованном заговоре, свидетельствует «обработка» комдива Шмидта, арестованного 5 июля 1936 г. Этого грубовато-прямолинейного кавалериста и героя Гражданской войны, участника боев за Царицын, Сталин возненавидел еще в 1927 г. на XV съезде. Шмидт тогда поддержал левую оппозицию, но, главное, после дискуссии, когда Сталин шел по территории Кремля, Шмидт подошел к нему и грубовато, по-армейски стал осыпать его казарменными ругательствами, а затем, как бы шутя, взялся за шашку, этим жестом давая понять, что обрежет ему уши⁴². Позже Шмидт командовал танковой бригадой у Якира. Иону Якира, командующего Киевским военным округом, знали и высоко ценили в Берлине, даже называли его «советским Мольтке». Арест Шмидта не мог не встревожить командный состав округа. Глубоко обеспокоенный Якир отправился в Москву, чтобы заступиться за Шмидта перед Сталиным, но разговаривать ему пришлось с Ежовым. Последний угрожающе потрясал документами, якобы доказывавшими намерение Шмидта, о котором говорил Вышинский на августовском процессе, убить наркома Ворошилова во время учений войск Киевского военного округа⁴³.

Тем не менее Ягсиру позволили встретиться со Шмидтом и Кузьмичевым — еще одним из арестованных на Украине командиров. Шмидт исхудал, говорил медленно, выглядел подавленным и вообще, как потом Якир рассказывал своей семье, «был похож на марсианина». В присутствии Якира он отказался от своего признания в том, что хотел убить Ворошилова. Мало того, несмотря на запрет следователя что-либо добавлять к отрицанию своей вины, Шмидт письменно засвидетельствовал отказ от прежних показаний. Якир передал этот листок бумаги Ворошилову и вернулся в Киев несколько успокоенный. Вскоре ему позвонил Ворошилов и сообщил, что на дальнейших допросах Шмидт вновь подтвердил свои прежние показания и признался, что, отказываясь от них, он хотел обмануть и Ворошилова, и Якира⁴⁴. Нетрудно догадаться, что этот смелый отказ от ложного признания стоил Шмидту дополнительных истязаний. Вскоре его расстреляли.