Сталин. История и личность

:¹ чу- а-ОТ*Ъ>

Двойная дипломатия

Сталинская политика Народного фронта проводилась параллельно с переориентацией внешнеполитического курса — теперь усилия дипломатов были направлены на обеспечение коллективной безопасности. Поворотным пунктом стало вступление СССР в Лигу Наций (сентябрь 1934 г.). Таким образом, Москва объединила усилия с державами, подписавшими соглашение в Версале, — членами той самой организации, которую Малая Советская Энциклопедия именовала «опасным инструментом, направленным своим острием против страны диктатуры пролетариата». Вступление в Лигу Наций позволило СССР активизировать усилия по сколачиванию антигерманских группировок европейских государств.

Изменить дипломатический курс Сталина побудили не только опасения дальнейшего распространения фашизма, но и действия самих немцев. На первых порах Гйтлер проявлял сдержанность во внешнеполитических вопросах, но, утвердив свою власть в Германии, он повел себя на международной арене достаточно вызывающе и бесцеремонно. В начале 1934 г. антисоветская направленность внешней политики Германии проявилась, в частности, в характере германо-польских отношений. В 1933 г. фактический диктатор Польши маршал Пилсудский по неофициальным каналам изъявил желание достичь взаимопонимания с Москвой, а также пытался зондировать отношение Франции и Великобритании к перспективе превентивной войны против гитлеровской Германии, пока она еще не накопила достаточных сил для эффективного ответного удара. Двадцать шестого января 1934 г., убедившись, что положительного ответа не будет, он заключил с Гитлером пакт о ненападении. Хотя Пилсудский немедленно направил своего министра иностранных дел в Москву с заверениями в отсутствии у Польши каких-либо враждебных намерений в отношении СССР, Сталин едва ли мог сомневаться в том, что по крайней мере со стороны Гитлера этот шаг имел антисоветскую направленность¹³. В марте 1934 г. в Москву прибыли представители концерна «Крупп» и расторгли пятилетний контракт, предусматривавший обучение советских специалистов и поставки машин и стали. В конце марта с целью выяснить, насколько серьезны происходящие перемены, Москва предложила Берлину выступить с совместным заявлением по вопросу о независимости Прибалтийских государств. В середине апреля Берлин ответил отказом. Неслучайно именно в апреле СССР всерьез повел переговоры с Францией о заключении договора о дружбе и взаимопомощи.

Тем не менее Сталин не отказался от идеи нового широкомасштабного Бреста — дипломатии сталкивания лбами империалистических держав в новой европейской войне, с тем чтобы Москва, сохраняя нейтралитет в ожидании полного истощения сил воюющих сторон, могла в удобный момент вмешаться и создать «социалистическое окружение». Об этом свидетельствует его письмо в Политбюро от 19 июля 1934 г., в котором он возражает против предложения ответственного редактора журнала «Большевик» Адоратского поместить в специальном выпуске журнала, посвященном двадцатой годовщине начала Первой мировой войны, статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 г. Анализируя тогдашний процесс образования враждебных группировок европейских государств, Энгельс предсказал, что противостояние должно закончиться большой войной. Что касается России, Энгельс утверждал, что ее история еще со времен царствования Екатерины II — это история беспрерывных притязаний на мировое господство иностранцев-авантюристов, в разное время фактически правивших империей, людей одаренных, но неразборчивых в средствах, которых он назвал «новым иезуитским орденом» и «тайным обществом».

В написанном в 1934 г. письме (впервые опубликованном в «Большевике» в мае 1941 г.) Сталин утверждал, что Энгельс ошибочно объяснял экспансионизм России скорее амбициями кучки авантюристов, чем ее стремлением добиться более благоприятного стратегического положения и получить выход к морям для развития внешней торговли. Энгельс, продолжал Сталин, преувеличивал роль России, когда утверждал, что уничтожением царизма можно было бы предотвратить войну. По Энгельсу выходило, что война буржуазной Германии против царской России была бы войной освободительной — а как же политика Ленина? Ведь когда началась Первая мировая война, Ленин не выступил с поддержкой ни одной из воюющих сторон, он боролся за то, чтобы война между соперничающими блоками империалистических держав положила начало революционным гражданским войнам в воюющих странах. Ссылаясь в середине 30-х годов на позицию Ленина во времена Первой мировой войны, Сталин подразумевал, что Москва должна придерживаться политики неучастия в грядущей второй империалистической войне, причем эта война, дабы Москва могла извлечь из нее какую-то пользу должна быть затяжной, а для этого обе стороны должны быть достаточно сильными.

Начавшиеся в апреле 1934 г. советско-французские переговоры сопровождались попытками создать «восточное Локарно» — восточно-европейскую систему коллективной безопасности, связывающую гарантиями взаимопомощи СССР, Польшу, Чехословакию, Финляндию, государства Балтии, а также Францию и Германию. Все усилия оказались бесплодными из-за противодействия сначала Германии, а затем и Польши. Тем не менее 2 мая 1935 г. Москва и Париж подписали двусторонний договор, а спустя две недели подобный договор о взаимопомощи был подписан СССР и Чехословакией. По договору СССР принимал на себя обязательство в случае нападения на Чехословакию какой-либо страны оказать Чехословакии помощь, после того как соответствующая помощь будет оказана Францией. В мае 1935 г. в Москву прибыл министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. В коммюнике переговоров отмечалось, что Сталин выразил «полное понимание и одобрение политики государственной обороны, проводимой Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности»¹⁴. Поскольку давней традицией коммунистов было отказывать в парламентской поддержке правительствам буржуазных государств в их военных приготовлениях, сталинское заявление стало сенсацией. Французские коммунисты прекратили кампанию протестов против намерения правительства увеличить срок действительной военной службы с года до двух лет. От Литвинова, читавшего «Майн кампф», Сталин знал о давнем замысле Гитлера завоевать сначала Францию, а затем выступить против России. Сталин хотел видеть Францию сильным в военном отношении государством: если Гитлер действительно, как надеяся Сталин, начнет с Франции, желательно, чтобы у нее было достаточно сил для длительного сопротивления.

Примерно теми же соображениями Сталин руководствовался в своей политике в отношении Великобритании. В конце марта 1935 г. в Москву прибыл Антони Иден, тогдашний лорд-хранитель печати. Иден, незадолго до того посетивший Берлин вместе с министром иностранных дел Джоном Саймоном, оказался первым западным государственным деятелем высокого ранга, удостоенным личной встречи со Сталиным. Проинформировав Литвинова о только что имевшей место встрече между ними и Гйтлером, Иден был приглашен в Кремль, где его принял Сталин в присутствии Молотова, Литвинова и советского посла в Великобритании Майского. У Идена сложилось мнение о Сталине как о человеке, хорошо информированном, спокойном («после д-ра Салазара самый спокойный диктатор из всех, с кем мне когда-либо приходилось говорить»), склонном машинально что-то рисовать, внимательно слушал собеседника. Сталин произвел на Идена впечдтление прагматика, личность которого без всяких видимых усилий с его стороны завораживала собеседника. Его острый ум, пишет Иден, внушал уважение, а внешняя любезность «не могла скрыть неумолимую безжалостность»¹⁵.

Сталин начал с того, что спросил Идена, не считает ли он, что в Европе сложилась ситуация «не менее, а может быть, и более тревожная, чем в 1913 г.». Когда Иден ответил, что, на его взгляд, положение в Европе скорее «неспокойное», чем «тревожное», Сталин заметил, что, по его мнению, дело обстоит гораздо хуже: в 1913 г. имелся только один потенциальный агрессор, т. е. Германия, тогда как теперь налицо два агрессивных государства — Германия и Япония. Немцев Сталин охарактеризовал как великий и способный народ, который, естественно, не может смириться с унизительной Версальской системой. У Идена создалось впечатление, что Сталин, «возможно, лучше понимает точку зрения Германии, чем Литвинов, так как он не столь щепетилен и не питает к нацистам той ненависти, которую, будучи евреем, несомненно, должен питать Литвинов». Сталин заявил, что нужна некая «система пактов», чтобы сдерживать агрессивность немцев. Подойдя к стенной карте, он «дружеским тоном сделал несколько замечаний по поводу мощи и влияния столь небольшого островного государства, как Великобритания». Таким образом он дал понять, что положительно расценивает сам факт существования Британской империи и важность ее сохранения. Как бы советуя Идену не принимать за чистую монету антибольшевизм Гитлера, Сталин заговорил о двойственности германской политики. В подтверждение Сталин, во-первых, упомянул о германском кредите в 200 млн марок, предложенном советскому правительству, и о выраженном немцами пожелании заключить крупные контракты на поставки военного снаряжения, и, во-вторых, сказал, что немцы пустили в ход версию, будто замнаркома обороны Тухачевскиий встретился с Герингом и предложил ему предпринять кое-какие меры против Франции¹⁶.