Партизанская борьба в национально-освободительных войнах Запада

Затем король, боясь угроз Наполеона III, запретил Гарибальди принимать в добровольческий корпус не только полк, в котором соединились гарибальдийцы, оставшиеся на королевской службе, но даже отдельных военнослужащих. Однако пять офицеров, нарушив королевское запрещение, ушли из армии в «Тысячу».

Пароходы «Пьемонт» и «Ломбардо» для экспедиции в Сицилию Гарибальди должен был захватить якобы тайком, для отвода глаз Наполеону III.

Уйдя в море, Гарибальди оставил в Генуе директорам «Национального пароходства» письмо, в котором писал:

«Будучи обязан предпринять операцию в помощь итальянцам, сражающимся за родину, которыми правительство не могло интересоваться в силу ложных дипломатических соображений, я был вынужден завладеть двумя пароходами, находящимися в вашем управлении, без ведома правительства и чьего бы то ни было». Затем Гарибальди выразил уверенность, что «вся страна одобрит образ его действий и что убытки компании будут возмещены либо специальной подпиской, либо из средств „Миллионного фонда“» [49].

Численный состав отряда при поверке в пути определился в тысячу с небольшим человек [50]. Неаполитанские силы определялись в 24 тыс. в Сицилии и в 100 тыс. на материке.

850 бойцов «Тысячи» явились к Гарибальди из Ломбардии, Венеции и Эмилии. Неитальянцев числилось в ней 33 человека, в том числе сам Гарибальди и его сын Меннотти. Гарибальди потерял гражданство Ниццы с передачей ее Наполеону III и был избран гражданином ряда городов. Меннотти записался американцем, так как был рожден еще во время пребывания Гарибальди в Южной Америке; 14 итальянцев из Трентино должны были считаться австрийскими подданными; венгерских (кошутовских) революционеров было 4; неаполитанцев — 46; столько же приблизительно сицилийцев; генуэзцев — 156; миланцев — 72; жителей Брешии — 59 и Павии — 58.

Больше всего в «Тысяче» было рабочих — около 50 %, вторую группу по численности составляли студенты, юристов было 150, врачей — 100, инженеров — 50, судовых капитанов — 30, художников — 10, бывших священников — 3, аптечных работников — 20, торговых служащих и торговцев — 100, остальные — писатели, журналисты, учителя, ремесленники.

«Тысяча» первоначально разделена была на семь пехотных рот; в пути была сформирована восьмая. Штаб состоял из 13 человек (начальник — Сиртори, бывший священник, потом юрист, получивший образование в Париже), 23 разведчика, полсотни генуэзских карабинеров, интендантская часть — 4 человека, медицинская — 3 (при наличии среди бойцов 100 медиков и 20 аптекарей). Роты формировались преимущественно по территориальному признаку (неаполитанцы, сицилийцы и т. д.); только седьмая рота называлась «студенческой», так как в ней было 52 студента, 36 рабочих и ремесленников. Командиры сами выбирали младший командный состав, но с утверждением каждого главнокомандующим. Первой ротой командовал «второй из „Тысячи“» — неукротимый в бою и гневе Нино Биксио; он же командовал и первым батальоном из четырех рот. Вторым батальоном командовал способный офицер, сицилиец Карини.

5 мая экспедиция вышла в море. На переходе от Генуи до единственной остановки в Таламоне (Тоскана) Гарибальди издал 7 мая на борту «Пьемонта» приказ, в котором говорилось:

«Миссия нашего отряда будет, как и в прежние времена, всецело основана на полном самоотречении во имя возрождения родины. Храбрые альпийские стрелки служили и будут служить своей стране преданно и с дисциплиной наилучших воинских частей, не ожидая ничего другого, не претендуя ни на что другое, кроме того, что им дает их незапятнанная совесть. Ни чинов, ни почестей, ни наград не ищут наши храбрецы; они возвратятся к скромной частной жизни, когда минует опасность. Но если пробьет час новых битв, то Италия снова увидит их в первой линии огня — веселыми (ilari), решительными, готовыми пролить за нее свою кровь» [51].

Ко всем итальянцам обращена была его прокламация, датированная 5 мая:

«Итальянцы! Сицилийцы сражаются с врагами Италии за Италию. Долг каждого итальянца помочь им словом, деньгами, оружием и более всего собственной рукой. Предоставленные самим себе, отважные сыны Сицилии сражаются с наемниками не только Бурбона, но и Австрии и римского иерея…. Пусть же Мархия, Умбрия, Сабина, Рим, Неаполь восстанут, чтобы раздробить силы врагов наших. Если какой-либо город не в состоянии восстать, пусть пошлет своих лучших людей в сельские дружины. Храбрый найдет всегда и везде оружие. Не слушайте трусов!..

Отряд смельчаков из бывших моих товарищей в прежних боях за родину идет со мной в бой. Италия их знает: это те, кто в строю как только является опасность, — честные, великодушные товарищи по оружию, посвятившие жизнь свою родине, отдающие ей до последней капли кровь свою, не ожидая другой награды, кроме чистой совести…

К оружию!» [52]

В гарнизоне, близ Таламоне, адъютант Гарибальди венгерец Тюрр именем короля получил от коменданта примерно по 10 патронов на человека, сотню винтовок, две бронзовые пушки образца 1802 г., кулеврину середины XVIII века и две — тоже старинные — гарнизонные пушки. Такова была гарибальдийская артиллерия, отданная в ведение отличного командира Орсини, устроившего немедленно мастерскую на борту парохода для изготовления артиллерийских снарядов и литья пуль.

В пути поддерживалась самим Гарибальди на «Пьемонте» и грозным Биксио на «Ломбардо», на котором помещалось 650–700 человек, образцовая дисциплина.

Навлечь на себя осуждение Гарибальди было страшнее всего для гарибальдийца, заслужить его одобрение — высшей наградой. Многих удивляло отношение подчиненных к Биксио, которого Гарибальди в своей автобиографии назвал «бесспорно главным организатором удивительного предприятия». Они и с юмором и со страхом переносили вспышки его ярости при нарушении дисциплины, но каждый из них, побывавший с Биксио в бою, проникался к нему беспредельной симпатией.

В то же время от Гарибальди до последнего солдата все были захвачены поэзией «удивительного предприятия». На обоих пароходах работали мастерские: на ходу чинились машины, приготовлялись огнеприпасы, налаживались штыки, не подходившие к стволам мушкетов. При этом читались на память строфы Ариосто, Тассо, Данте (этим же занимались позже после утомительных переходов на бивуаках), сочинялись поэтами, в том числе самим Гарибальди, патриотические стихи, а бойцами-композиторами — музыка.

«Радость, рождаемая предвкушением опасных приключений, при сознании, что служишь святому делу родины, — писал на склоне лет Гарибальди, — светилась на лицах „Тысячи“. Их была тысяча — почти все Альпийские стрелки, которых Кавур предавал несколько месяцев назад в Ломбардии… к которым туринское правительство относилось, когда не нуждалось в них, как к зачумленным, которых оно преследовало… „Тысяча“, которая неизменно появлялась там, где дело шло о жизни Италии… Прекрасны были эти молодые ветераны итальянской свободы, и я, гордый их доверием, чувствовал себя способным сделать невозможное возможным… О, эта ночь 5 мая, сверкающая мириадами звезд на необъятной бесконечности, — прекрасная, спокойная, торжественная в своем величии, заставлявшая пылко биться благородные сердца, стремившиеся уничтожить рабство!»

В ночь с 10 на 11 мая 1860 г. «Пьемонт» и «Ломбардо» с потушенными огнями подходили к западному побережью Сицилии. Начиная от Трапани на восток к Палермо немногочисленные портовые городки заняты были гарнизонами короля-бомбы, в самом Палермо было 23 тыс. войск всех родов оружия. Побережье от Трапани до Маццары патрулировалось двенадцатью неаполитанскими крейсерами. «Пьемонт» и «Ломбардо» полным ходом вошли в порт городка Марсалы на полдороге между Трапани и Маццарой. Гарибальди узнал от рыбаков, что в Марсале не было гарнизона и что три крейсера ушли перед его прибытием на юг к Маццаре. Входя в порт, он увидел на юге эти три крейсера — «Партенопея», «Стромболи» и «Капри», — поворачивавшие обратно к Марсале.