Богдан Хмельницкий

данного схизматикам. И где те обещания, которые король давал нам после своего

избрания? Едва только он короновался на царство, тотчас же послал против нас войско;

то же делалось после других договоров. Поляки нарушали права гостеприимства,

называли нас хлопами, били нагайками, отнимали имения, выгоняли из домов. Когда

козаки. не терпя всего этого, убегали и покидали жен с детьми, потому что в зимнюю

погоду не могли с собою брать их, польские жолнеры насиловали жен наших, а уходя

из нашего края, сожигали бедные хижины наши часто с детьми. А когда козаки

противоставали панам, то поляки, мало того, что топили их тайно в мешке, так чтоб

нельзя было найти ни следов убитых, ни отыскать виновника, этим не

удовольствовались... еще сажали их на высокие колья, чтоб выказать всеобщую

ненависть к русским и презрение к их бессилию. Но что всего оскорбительнее, они не

щадили священников наших, а еще преимущественнее мучили их, и таким образом

вооружили против себя людей, которые всего более склонны к спокойствию. Столько

претерпев, быв столько раз обмануты, мы принуждены искать, для облегчения нашей

участи, средств, которых нельзя уже никаким образом оставить. Поздно испрашивает

король нашей помощи, поздно и напрасно думает он о примирении Козаков с

поляками».

«Мы не можем отрицать,—сказал Любовицкий,—что король несколько раз обещал

козакам свои милости и не исполнял их; но ты сам, пангетман, провидя причину этого,

когда-то, во время Зборовского трактата, сказал: «сам король человек добрый, но

королевские собаки будут на него лаять до тех пор, пока не встревожат его». Едва

король стал на сейме стараться за вас перед чинами государства, как самые презренные

послы дворяне, из которых иной не знал, где мать родила его, а другой не стоил сам по

себе двух грошей, подняли такой крик, что бедный король онемел и должен был

нарушить свои обещания. По теперь наияснейший король объявил, что будет

признавать благородными не тех, которые ведут длинный ряд генеалогии от дедов, а

тех, кто окажет теперь услугу отечеству. По-

601

этому, оставьте забвению все прошедшее и помогите помазаннику Божию: вы

будете уже не козаками, а друзьями короля; вам будут даны достоинства, коронные

имения; уже он не даст себя обманывать, не позволит нарушать своего покоя этим

собакам, чтб теперь разбежались и покинули господина, которого должны были

защищать».

Так говорил королевский посол, отправленный к татарам для подущения их против

тех, которым обещал такия золотые горы.

По окончании речи Выговский вышел, а Хмельницкий сел подалее и начал говорить

с старшиною. Тогда Грондский подходит к своему товарищу и говорит:

«Надобно прежде всего помнить, что не от короля зависит королевство, а от

королевства король; будет королевство—сыщется король, а погибнет королевство—и

королю не будет места. Выхваляй короля, да не срами же и королевства. Притом о

братьях в отсутствии надобно говорить так, как бы они были здесь».

Любовнцкий вспыхнул, в досаде подбежал к Хмельницкому и сказал:

«Пан гетман! нас здесь двое. Этот человек послан не королем, а я сам пригласил

его: он теперь укоряет меня за то, что я говорю о дворянстве. Прикажите арестовать

его».

Грондского увели, но чрез несколько минут Любовнцкий вспомнил, что Грондский

знает о письмах к татарам, и когда вошел Выговский, он объяснил, что неосторожно

раздражил своего товарища и просил выпустить его.

Выговскому не трудно было найти предлог. Он отвел в сторону гетмана и сказал

ему:

«Уже по всему лагерю, и между козаками, и между москалями, распространяются

толки, что гетман приказал арестовать королевского посла. Народное право не

позволяет делать насилия и ему, как равно и Любовицкому».

Гетман, в свою очередь, рассудил, что это сделано опрометчиво и притом

московские люди тотчас узнают, что он принимает послов от короля польского, на что

не согласился царь в договоре. Он приказал немедленно позвать Грондского.

«Садитесь и слушайте, господа,—сказал он,—вы принесли нал прекрасные

предложения от короля; по возможно ли их принять ПЛИ невозможно? Выслушайте эту

побасенку. В древние времена, говорят, жил у пас поселянин очень зажиточный; все

соседи завидовали ему. У этого поселянина был домашний уж, который никого не

кусал: хозяева ставили всегда ему молоко в нору и он часто ползал между семьею.

Случилось однажды: дали мальчику молока; приполз и уж и стал хлебать молоко из

чашки; за это мальчик ударил его ложкой по голове, и уж укусил мальчика. На

ясалобный крик дитяти прибежал отецъу и, узнав, что уж укусил сына, бросился

убивать животное; уж успел вложить голову в нору, а хвоста не успел; хозяин отрубил

ему хвост. Мальчик умер от укушения, а уж остался уродом и с тех пор боялся

выходить из норы. Вскоре после того богатства этого человека начали значительно

уменьшаться, наконец он пришел в крайнюю бедность и, желая узнать причину,

побежал к знахарям и говорил им: «Скажите, прошу я вас: что это значит, что в

прошлые годы я меньше прилагал старания о хозяйстве, а всего у меня было много: пи

у кого не было

602

так много и таких прекрасных волов, как у меня, ни у кого коровы не давали

столько молока, ни у кого овцы не давали такой блестящей шерсти, нигде кобылы не

рожали таких складных жеребят, нигде поля не приносили такой обильной жатвы,

ничьи сады не оглашались таким множеством пчел; стада мои не страдали от болезней;

я сам не знал никаких неприятностей; дом мой посещали гости; ни у кого из соседей не

было такого многочисленного семейства; нищий не отходил от моего дома с пустыми

руками; ни в чем не было недостатка; всякого добра было у меня обильно. Но вот за

несколько лет рассеялось все, чтб я собрал в продолжение жизни, и между соседями

нет беднее меня; и хотя я изнемогаю от трудов для поддержания жизни, однако ничего

мне нейдет в пользу, но с каждым днем все хуже и хуже. Скажите, если зиаете, причину

моего горя и нельзя ли пособить ему?» Ему отвечали: «Пока ты в прошлые годы

хорошо обходился с своим домашним ужом, он принимал на себя все грозившие тебе

несчастия, а тебя оставлял свободным он них; теперь же, как между вами стала вражда

—все бедствия обрушились на тебя. Если ты хочешь прежнего благополучия,

примирись с ужомъ». Жена понесла ужу молоко, но уж наелся молока и снова

спрятался в нору. Несколько времени наблюдал за этим хозяин и начал приглашать его

заключить прежнюю дружбу. Тогда уж ему отвечал: «Напрасно хлопочешь, чтоб была

между нами такая дружба, как прежде, потому что как только я посмотрю на свой

хвост, потерянный за твоего сына, тотчас и возвращается fto мне досада; с другой

стороны, и ты, как только вспомнишь, что лишился сына, тотчас закипит в тебе

отцовское негодование, так что ты готов размозжить мне голову. Поэтому достаточно

будет дружбы между нами, если ты будешь жить в своем доме как тебе угодно, а я в

своей норе, и будем помогать друг другу». То же самое, господин посол, случилось

между поляками и русскими. Выло время, когда в этом огромном здании Речи-

Посполитой мы вместе наслаждались счастьем, радовались общим успехом нашим:

козаки отклоняли от королевства грозящие опасности и сами принимали на себя удары

варваров. Жители Польши, сохраняя Козаков в свободе, не досадовали на то: если и

они хлебали из того молока, которое находили в углах, куда не достигали называющие

себя единственно сынами древнего отечества. Тогда Королевство Польское процветало

и сияло счастием в глазах всех народов; все народы ему завидовали; никто не брал

добычи с Польского Королевства, но куда только польские войска шли совокупно с