Богдан Хмельницкий

Между тем к Выговскому и к оставшимся с ним двум депутатам вошел

Хмельницкий и заговорил о состоянии Польши.

«Еще никогда,—сказал он,-—не доходила Польша до подобного бедствия; его

величество, король Ян Казимир оставил свое королевство; шведы взяли Краков; нет

более никакого войска, и я сделался теперь господином Земли Русской. Нет более

надежды полякамъ». Это было приготовление.

598

Возвратились депутаты от Бутурлина.

«Что, как принял вас Василий Васильич?»—спросил их Хмельницкий.

«Очень дурно, очень неласково,—сказали депутаты,—он от нас не принял ни хлеба,

ни вина, и требует, чтоб мы отдали город и замок и присягнули московскому царю,—и

губернатор тоже: нам это удивительно. Мы не могли дать ему никакого решения,

обещались поговорить об этом с панами».

«Так и быть должно,—сказал отрывисто Хмельницкий,—иначе не будет ничего».

«Василий Васильич требует от вас справедливого,—сказал Выговский, ударяя с

жаром кулаком по столу,—все обстоятельства должны вам показать, что Польша

потоптала права' божеские и человеческие. Польшу Бог оставил. Куда сягнула козацкая

сабля—там и козацкое владение. Город Львов, находясь под властью поляков, будет

терпеть всегдашния утеснения и католики не перестанут преследовать нашу

православную греко-русскую веру. Мы не попустим, чтоб наша вера где-нибудь была

утесняема».

В самом деле, в недавнее время львовяне могли убедиться, что полякам нельзя было

ни в чем доверять. Принужденный Зборовским договором, Ян Казимир даровал, 12

февраля 1650 года, диплом, которым предоставлял полную свободу русскому народу во

Львове, возвратил кафедры, церкви и церковные имения православным духовным и

даровал право свободного книгопечатания Львовскому русскому братству; но после

разбития Хмельницкого под Берестечком все эти права были нарушены без всякого

повода со стороны города, братство ограблено, его типографии и имения отданы в

подарок одному придворному льстецу Студзинскому и, вдобавок, русские горожане

были в судах и в своих торговых оборотах всячески преследуемы не только

католиками, но даже иудеями.

«Позволено ли говорить нам?»—сказал тогда Кушевич, один из депутатов.

«Говорите! —сказал Хмельницкий:—говорите решительно и смело, теперь не

шуточное дело».

«Милостивый пан гетман,—сказал Кушевич,—жизнь наша в руках ваших, и если

мы воротимся в город, то должны приписать это милости вашей; но присягать на имя

царя московского не станем: мы уже раз присягнули Яну Казимиру и сохраним свою

верность, в какое бы положение судьба ни поставила нашего государя. Смеем

надеяться, что при старании вашем, милостивый пан, и войска запорожского вся

Украина снова возвратится под власть собственного государя. Если-ж мы теперь

изменим нашему законному монарху и отдадимся чужому, то вы сами, милостивый

пан, и все войско запорожское, почтете нас до крайности легкомысленными. Что

подумает сам царь московский о верности и добродетели нашей? Просим покорно вас,

милостивый пан, не принуждайте нас к тому, чего не можем мы сделать без нарушения

совести».

Выговский снова начал-было убеждать их, но Кушевич прервал его и сказал:

«Напрасно тратите время: мы ничего не скажем, кроме того, что до тех пор, пока

жив наш милостивый монарх, Ян Казимир, мы не будем присягать другому государю,

да еслиб мы из боязни поступили так, как вы хотите—губернатор и весь город не

примут этого».

599

Старшинам козацким, ценившим всегда твердость, понравилась такая решимость

депутатов.

Sitis constantes et generosi (вы постоянны и благородны),—сказал потихоньку Павел

Тетеря.

После того заговорили о современных делах. По этому поводу козаки сказали:

«Войско запорожское никогда не отдавалось в рабство московскому царю, оио за

свободу свою билось и за свободу войну против ляхов начало».

С тех пор целый октябрь шла переписка между членами магистрата и козаками.

Иесколько раз приходили к гетману депутаты и просили не приневоливать их к

присяге. Выговский, который при свидании так сильно настаивал сдаться Алексею

Михайловичу, писал тайно к Кушевичу, чтоб горожане не сдава'лись московскому

царю. Среди переговоров происходила пальба, но преимущественно от московских

людей. Козаки мало им помогали и расходились самовольно по окрестностям: они

вообще не любили осад. Выговский употреблял всякия хитрости, чтоб не было принято

решительных мер. Тогда на Хмельницкого подействовал львовский православный

владыка Арсений. Он, явившись к гетману, умолял его именем Христа не губить

русского православного народа, п Хмельницкий ограничился, наконец, тем, что

потребовал с города окупа 400.000 злотых, да кромеjroro известное количество сукон,

материй и сапогов. Под Львов приехал посланец от Карла-Густава, какой-то Гамоцкий,

родом львовский армянин, но с юных лет служивший в Швеции. Он привез от своего

государя лестные предложения. Карл-Густав предоставлял себе все, что завоевал у

поляков, а Хмельницкому отдавал всю русскую землю, но просил Козаков в настоящее

время удалиться из Червоной Руси и дожидаться мира.

Хмельницкий мог надеяться, что в предполагаемом всеобщем мире Русской Земле

даруется независимость от Польши, так точно, как он уже видел недавно пример

подобного признания голландцев свободными от испанского владычества. Гетман

считал долгом не раздражать своего союзника, шведского короля.«Не надейтесь более

на своего короля Яна Казимира,—писал он горожанам,—о нем говорить нечего; уже

шведский король овладел Краковом, а мы с ним вошли в братство и положили такой

договор, что шведский король и московский царь с козаками в союзе все разом

наступят на Польшу. Мы уже и поделились. Король шведский пусть удержит то, что

ему Бог дал, а нам помог Бог овладеть нашею русскою землею, так мы за нее стоим и

хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы; по христианству так желаю». Между тем,

разнесся слух, что хан выступил на помощь Польше против Хмельницкого. Это

заставило гетмана поскорее кончить дело со Львовом, чтоб татары тем временем не

овладели Украиною. Хмельницкий быстро согласился на шестьдесят тысяч злотых, и

получил их даже не деньгами, а преимущественно товарами» ').

Депутаты застали Хмельницкого в меланхолии, как они выразились. «Я узнал,—

сказал он,—что татары напали на Украину и наделали много вреда людям и

имуществам. Хочу непременно завоевать Крым. Зимою пойду

Ч Рув. И. П. Б. разнояз. ист. f JVs 5.—Supl. ad Iiist. Russ. Monum., 193—210.— Kron

miasta Lwowa, 338—376.

600

на него с моим козацким и с московским войскомъ». В то время, 29-го октября,

прибыл посланник от Яна Казимнра, Станислав Любовицкий; с ним был Самуил

Грондский, один из историков нашей эпохи, которого Любовицкий, встретив на дороге,

пригласил с собою. Король понял, что причиною всех бедствий Польши—

Хмельницкий и старался преклонить его обещаниями, но вместе с тем не оставил и

прежней польской политики против Козаков. Любовицкий с письмом, исполненным

самых лестных и даже униженных комплиментов, вез с собою другое письмо к

татарскому хану, в котором Ян Казимир возбуждал крымского повелителя против

Хмельницкого. Этот Любовицкий был одним из клиентов Оссолипского и, вместе с

канцлером, посещал Украину при Владиславе IV, и потому был знаком с Хмельницким.

Хмельницкий, прочитав письмо короля и выслушав убеждения Любовипкого,

отвечал:

«Любезный кум! вспомни, чтб нам было обещано под Замостьем, под Зборовом,

под Велою-Церковыо и в других местах, и чтб мы получили? Все обещания давались

нам под руководством науки вызуитов, которые говорят: не должно держать слова,