Тавриз туманный

- Жаль, жаль... Мы рассчитывали на другое.

- На что же?

- Мы думали, что после занятия нами Савудж-булага вы поднимете восстание, возьмете в плен русского консула, разоружите русские войска, находившиеся в Тавризе. Все это было вполне возможно, но вы не захотели последовать нашему совету.

- В 1911 году, когда мы обсуждали вопрос о восстании Амир Хешемета, вы присутствовали на собрании?

- Да, а что?

- Тогда вы должны помнить, что я не был сторонником восстания и предлагал воздержаться, но мое предложение было поставлено на голосование и было отвергнуто большинством голосов. Правда, восстание было удачным, мы добились успеха, но в конечном счете потеряли больше, чем приобрели. Тогда, если помните, тавризские революционеры в течение нескольких дней оставались без руководителей. Они жестоко мстили русским. А в результате что получилось? С ними расправились еще более жестоко. Дорогой товарищ, не обижайтесь на меня. Но разве можно с теми силами, что есть у вас, противостоять огромной регулярной армии России? Разве ваша затея не таит в себе серьезную опасность? Не безумие ли с горсточкой проходимцев выступить против огромной державы?

Мирза-ага Биллури погрузился в думы и через некоторое время ответил:

- Наш народ настроен патриотически. Надо только дать ему толчок, объяснить нашу цель. Мы знаем, что отряд, который пришел с нами сюда, малочислен и слаб, на него рассчитывать нельзя. Все это верно. Но мы на него и не опираемся. Мы надеемся, что нас поддержат все, кто грудью готов защищать свою независимость. Весь Иран откликнется на наш призыв. Даю вам слово, не пройдет и десяти дней, как пятьдесят тысяч всадников будут в Тавризе. Мы ставим перед собой задачу освободить от русских не только Тавриз, но и весь Кавказ. Сам Эркен-паша говорил мне об этом. Я удивлен вашим равнодушием к столь важному вопросу. Если бы я не знал, сколько сил и энергии отдали вы борьбе за освобождение Ирана, я...

Мы въезжали в город. Я должен был передать Биллури решение нашей организации, поэтому я прервал его:

- Вы меня достаточно хорошо знаете. Всю свою сознательную жизнь я защищал Иран. То, что я сейчас скажу вам, в свое время я твердил Саттар-хану. Одним патриотизмом победить нельзя. Мы сможем добиться победы лишь тогда, когда за нами поднимутся и крестьяне, и городская беднота, и батраки. Что же касается той, горстки людей, которая пришла с вами, надо прямо сказать: завоевать с ними независимость Ирана невозможно, тем более, что страна, которая направила их сюда, в Азербайджан, сама не является самостоятельной. Правители ее исполняют чужую волю. Они проливают кровь своих сынов не в интересах своей страны, а в интересах немецких капиталистов. Я не могу согласиться с тем, чтобы наши друзья, бывшие наши товарищи по оружию были слепым орудием турецко-немецких авантюристов. Мы должны проливать кровь не за то, чтобы немцы сменили русских, а за раскрепощение иранских крестьян, иранской бедноты. Предпринимать же бесплодные шаги, участвовать в деле, которое заранее обречено на провал, по меньшей мере, безумие, политическая слепота. Хорошенько подумайте, против кого вы воюете, какие у вас силы? Прежде, чем опираться на народ, необходимо, чтобы он вам верил, шел за вами. Обратите внимание, кто вышел на дорогу встречать вас? Кто они? Бездельники, нищие, женщины сомнительного поведения, уличные мальчишки. Подумайте сами, можно ли на них опираться? Дорогой друг! Русские оставили Тавриз. Почему они это сделали? Потому ли, что сейчас у них мало сил, или потому, что боятся народных волнений у себя дома, - не знаю. Но я уверен, что пройдет немного времени и они вернутся. В этом нет никакого сомнения. Вы не сможете противостоять им. Зачем же подвергать народ излишним жертвам?

Но сколько бы я ни говорил, какие бы доводы ни приводил, Биллури стоял на своем. Несколько раз за время нашей беседы он ссылался на Сардар-Рашида, убеждая меня, что сочувствие тавризского губернатора на их стороне. Наконец, он обратился ко мне с вопросом, требующим конкретного ответа.

- Теперь скажите, будете вы помогать нашему делу?

- Я буду помогать только тавризскому населению.

- Что это значит? Как вас понимать?

- А разве вы не хотите помочь населению Тавриза?

- Конечно, мы за это. Если мы не хотели этого, тогда зачем же мы шли сюда?

- Что ж, хорошо. Если вы действительно за независимость Ирана, если и в самом деле вы хотите помочь тавризцам, тогда позвольте мне дать вам маленький совет.

- Какой?

- Будьте бдительны, следите, чтобы аскеры, которых вы сюда привели, вели себя смирно. Ваша помощь народу будет заключаться в хорошем отношении к нему. Постарайтесь снискать его любовь. Но если ваши аскеры будут вести себя, как в Савудж-булаге, Мияндабе и Мараге, будут грабить, тогда мы будем вынуждены потребовать немедленного удаления их из Тавриза.

Мое решительное заявление удивило Гаджи-Мирза-агу. Он окинул меня презрительным взглядом:

- Вы предъявляете ультиматум войскам целого государства?

- А вы забыли, что во времена Саттар-хана мы шли не против одного государства, а сразу против двух?

- Не верю, чтобы сейчас у вас были силы для этого.

- Ваше несчастье именно в том и заключается, что вы не знаете, какие силы таятся в народе. Вы оторваны от масс и дальше своего носа ничего не видите! Учтите, если приведенная вами свора бандитов посягнет на имущество и честь тавризцев, в течение одного дня мы сумеем поднять на ноги весь город и дадим решительный отпор мародерам. В мои организаторские способности, надеюсь, вы верите?

- Верю, но думаю, что применить их вам не придется. Отряд, вступивший в Тавриз, дисциплинирован и хорошо знает свои обязанности. Никто не сможет ни в чем упрекнуть наших солдат.

- Посмотрим. Если дело будет обстоять так, мы сохраним нейтралитет: не будем действовать ни на пользу, ни во вред вам. Но если мы убедимся в обратном, мы не ограничимся ролью сторонних наблюдателей, а немедленно выступим сомкнутыми рядами против грабителей.

Гаджи-Мирза-ага глубоко вздохнул:

- Вопрос ясен, комментарии излишни.

ГРАБЕЖ НАЧАЛСЯ

Первые несколько дней после вступления отряда Хелми-бека в городе было пустынно и тихо. Опасаясь грабежей и разбоя, люди прятались по домам за запертыми дверьми. Магазины, торговые конторы, меняльные лавки были закрыты, а товары и деньги надежно спрятаны. Торговали лишь хлебом и мясом.

Население выжидало, как будут вести себя незваные гости. А они очень скоро показали себя во всей красе: на дорогах, ведущих в город, они выставили заслоны и силой отбирали лошадей у крестьян, которые везли продовольствие. Мешади-Кязим-ага тоже не хотел открывать свою контору, но я кое-как уговорил его. Я считал неудобным, да и неправильным бойкотировать отряд, вместе с которым пришли наши бывшие товарищи, пока нас к этому не вынудили. Мешади-Кязим-агу мне удалось успокоить тем, что вокруг конторы все время патрулировали человек сто в гражданской одежде. В первые два дня наши совещания происходили здесь, отсюда исходили приказы и распоряжения революционного комитета.

Я великолепно понимал, что Гаджи-Мирза-ага Биллури постарается вызвать меня к Хелми-беку и арестовать. Несколько демократов уже было за решеткой. Настороженное и недружелюбное отношение населения к пришельцам Биллури связывал с позицией, которую мы занимали... Вместе с Кербалай-Гусейном Фишенкчи он постарается втолковать Хелми-беку и Ибрагим-Фовзи, что до тех пор, пока они не разгромят тайные организации и не арестуют их руководителей, проводить мобилизацию будет абсолютно невозможно.

Было около одиннадцати часов утра, когда мы с Мешади-Кязим-агой собирались, как всегда, выпить чаю и отправиться в контору. Кто-то постучался в дверь. Через минуту слуга доложил, что пришли четыре аскера из отряда Хелми-бека. Я велел впустить их. Мешади-Кязим-ага пристально посмотрел на них и шепнул мне:

- Трое, несомненно, аскеры, а четвертый Джамадар-оглы Раджаб, он когда-то был приказчиком в конторе Гаджи-Мирза-аги.