Колодец времени - книга исторических поэм (СИ)

Плакал боярин Евпатий князей православных покинув,

Только охотников диких набрал из людей половецких.

Юрий II, князь Великий Владимирский, он же Георгий,

Раньше Рязань сам пожёг, а людей отселил на чужбину.

Мокошь крестя, сам он не отходил от языческих оргий,

Ласково принял монгольских послов, а рязанских отринул.

Не обретя неожиданно помощи сильных соседей,

Юрий Рязанский собрал тех кто есть и повёл их на битвы.

Плакали женщины, чувствуя близость ужасных трагедий,

А Ефросин всех их благословил и прочёл им молитвы.

После епископ напомнил про их двоеверную сущность,

Что привела города к недостатку во всём, даже в хлебе.

Землетрясение вспомнил, чем Бог намекал на послушность,

Солнца затмение, страшных комет появление в небе...

'Мы не покаемся вовсе, - взывал Ефросин Святогорец,-

Если язычник не явится к нам с попустительства Бога,

Не разорит землю, церкви, жестокий народ-ратоборец,

Братьев, отцов не убьёт, не лишит чести женщин премного!'

После ушёл Ефросин, удалился в обитель у Льгова.

Князь же три дня пировал по обычаю перед походом,

И возвратиться с победой рязанскому вече дав слово,

Выступил с войском отборным и прочим охочим народом.

Снег на полях и лесах оставлял ночью лёгкую проседь,

К Пронску полки из Рязани, Коломны и Мурома плыли...

Был месяц грудень и холод стал реки тихонько морозить,

Волки собрались в оврагах, ночами беззвёздными выли.

Конница берегом шла, поспевая едва за плотами.

Пешая рать ополчения вышла не берег у Прони.

Шли напрямик по мещерскому краю, глухими местами,

Думая, как бы успеть до зимы преуспеть в обороне.

К Пронску едва подойдя, получили печальные вести,

Что крепостица Воронеж захвачена, Липец с Онузой.

Встал князь Рязанский всем войском в широком и ветренном месте,

Между двух рек небольших, в тыл послал всех, кто бы бы обузой.

Юрий решишся отправить посольство когда встали реки.

Очень Батыя просил отойти за Липец и Воронеж.

Много подарков послал с уверением в дружбе навеки.

Только намерений, с войском придя, не укроешь.

Эти послы не дошли да Батыя, не стал он их слушать.

Всех их убили, а головы князю прислали обратно.

Ночью ушли ополченцы мещеры студёною глушью,

Бросили тех кто их силой крестил, угнетая нещадно.

Кир-Михаилович утром схлестнулся у Вёрды с разъездом.

Удаль лихую прончане явить наконец были рады -

Половцы были рассеяны, хоть и сражались уместно.

Их не преследовал он далеко, опасаясь засады.

Вскоре нашёл он мещеру - три тысячи в поле холодном.

Смертную чашу испив, все легли под ударами сабель.

Не миновали судьбу трусы в бегстве своём безысходном,

Каждое тело почти враг раздел, разрубил, испохабил.

Вечером поздним напали казахи, стреляя по стану,

Целясь в костры, и премного побили людей на привале.

Князь Юрий Игоревич получил не тяжёлую рану.

Вышли прончане на бой, супостата к утру отогнали.

Утром увидели все, что повсюду Батыя заставы:

Стало понятно теперь, что рязанцев совсем окружили.

Ждут, не придёт ли подмога к рязанцам к концу ледостава,

Переловили гонцов и припасов подвоз прекратили.

Так как Батый не явился на главную битву к Ранове,

Больше нельзя было в поле в шатрах оставаться холодных.

Юрий повёл войско к Вёрде, держа рати все наготове -

Конных дружинников в сытости, а ополченцев голодных.

Пять тысяч конных бояр и дружинников вместе с прислугой,

Семь тысяч челяди с вилами, косами и топорами,

Мокоши тысячи три, поспевая за всеми с натугой,

Шли в окружении без остановки коротким днями.

Так и пришли они к полю тогда между Кердью и Вёрдой,

Здесь их отряды Батыя давно у холмов поджидали.

Юрий, Роман и Олег встали в центре с решимостью твёрдой.

Кир-Михаилович слева, Давыдович справа там встали.

Всё ополчение встало вперёд под присмотром тиунов.

Виден вполне на высоком холме был шатёр чей-то ханский,

Ниже знакомое войско с донских половецких аулов.

Стал говорить Юрий Игоревич, князь Великий Рязанский:

'Так хороша эта ширь плодородная житница наша -

Зверем богаты повсюду леса, рыбой полные реки,

Жён наших нету стройней и красивей, детей нету краше,

Родины лучше рязанской земли не отыщешь во веки!

Мокоши землю, мещеры и эрзи отцы покорили,

Половцев разных, булгар и хазар отогнали далёко,

Славный черниговский дух между вятичей укоренили,

Не для того чтобы стать русским людям рабами оброка!

Стоит ли родина наша того, чтобы биться до смерти?

Каждый пришедший сюда всё решил, отпираться не будет.

В каждом боярине, отроке, гридне, свободном и смерде

День этой страшной беды отражается общностью судеб.

Раньше Батый десятины хотел, а теперь всё желает!

Хитростью разной берёт, не идя на открытую битву.

Каркая словно ворона, собакой бессовестной лая,

Он ворожит и дикарским богам совершает молитву.

Вот он стоит перед нами толпищей от края до края,

Прячется подло за половцев, эрзю, булгар и мещеру...

Только он витязей русских побитыми не запугает,

Предков своих призовём мы и всю христианскую веру!

Если же смерти чертог нам положен велением рока,

Пусть заберут всё враги: города, земли с жёнами вместе.

Будем в сражении рады мы храбрости главному проку -

Мёртвым не видеть позора, со славой минуя бесчестье!'

Солнце на миг осветило Великого князя доспехи,

Ярко на красном плаще самоцветные камни взыграли,

Блики пошли по узорам парчи и на шёлковом мехе,

Очи его из под маски от шлема с отвагой взирали.

Криком ответили князю бояре его и холопы,

Подняли хоругвеносцы свои ярко-красные стяги,

Бубны ударили, трубы завыли, исполнились злобы,

Сотни боярские стали ровняться, полны беззаветной отваги.

Словно река, чешуя у дракона с серебряным телом,

Сталь их оружия, шлемов, кольчуг и оковок на сбруе,

Между травы почерневшей в снегу оживлённо блестела.

Тени неслись, строй щитов и плащей тёмно-красным рисуя.

Только сейчас стало видно за лесом Батыя отряды,

Что укрываясь в холмах, не спеша русским в тыл заходили.

Чёрными там показались их кони, щиты и наряды,

Словно огромные волки мещерский весь край захватили.

Стали и справа они обходить все рязанские силы,

Тихо, как призраки тёмные, двигались берегом Вёрды.

'Словно из древних могил их на свет волховство воскресило!' -

Так зашептали мокшане, в рядах перед Юрием стоя не твёрдо.

Были они из поочья, Кадома и Мурома тоже,

Кровные данники Юрия, сплошь молодые детины.

Вся их защита - порты многослойные, шкуры да кожа,

Вместо оружия вилы, серпы, топоры и дубины.

Им и пришлось постоять, да недолго в начале той сечи.

Вышли к ним близко батыевы половцы, стрелы пустили.

Стрелы впивались жужжа в незакрытые шеи и плечи,

Быстро изранили многих, а больше на месте убили.

Половцы громко кричали угрозы, смеясь и бахвалясь,

Даже спокойный всегда князь Роман встрепенулся.

Дикие половцы Юрия их отогнать попытались,

Князь Пронска двинулся к ним, но коня потерял и вернулся.

Мокшадь попятилась, к стягам боярским прижалась пугливо,

Как не кричали, не били тиуны плетьми их жестоко.

Смерть их косила неспешно как страшную ниву,

Век не видали ещё землепашцы такого оброка.

Снег под ногами их сделался бурым от крови текущей,

В ней умирали, лежали, сидели и слёз не стыдились.

Стрелы свистели и справа, и слева всё гуще, и гуще,