У Понта Эвксинского (Том 2)

В короткое время она разузнала все подробности освобождения Фарзоя и о том, как он не желал ехать в степи и согласился лишь после настоятельных уговоров царя Савмака и друзей.

Вечером она приняла Пифодора, который поведал ей о душевных борениях и муках Фарзоя. Грек прекрасно разобрался в настроениях своего повелителя. Княгиня слушала его, полулежа на мягком возвышении из подушек, и перебирала белыми руками свои украшения, складывал их в шкатулку красного дерева. Рядом дымилась священная курильница, наполняя своды шатра синим дымком, от которого у Пифодора першило в горле. Он сдержанно покашливал, поглядывая на амулеты и талисманы, развешанные в шатре, догадываясь, что вдова вновь обратила свои помыслы в мир потусторонний, готовясь отдаться длительным молитвам и жертвоприношениям. Догадка перешла в убеждение, когда она со вздохом заметила, что ей пора уезжать из Скифии.

Рассказы грека она выслушала с большим вниманием. Пифодор отчасти облегчил ее тягостное состояние, помог понять многое.

- Я кое-что предугадывала, Пифодор. И не осуждаю строго князя за холодную встречу... Тот подарок, который он передал мне от царицы Гликерии, не мог сблизить наши сердца!.. Скажи мне - какова внешность Гликерии? Красива она?

- Весьма прекрасна! Волосы как лисий мех, глаза ясные, как у свежевыловленной рыбы... Любит ходить в замшевых шароварах и вскакивает на лошадь с земли не хуже конского пастуха.

- Ах, я хотела бы посмотреть на нее!.. Ну, спасибо тебе, ты снял с моей души часть тяжелого груза.

- О прекрасная княгиня! Поверь, Фарзой предан тебе душой, только рабское прошлое гнетет его. Горд слишком... Вот я рабом был - и ничего, живу, как все. А князья, видно, из другого теста слеплены. Вместо того чтобы радоваться и веселиться, сняв с рук цепи и сломав ошейник, они печалятся и отворачиваются от женщин, которых любят.

Табана усмехнулась, не разомкнув губ, и кивнула ему разрешая уйти. Перед уходом наградила его серебряной монетой. Сказала сухо:

- Передай князю Фарзою, что я хочу видеть его.

Когда грек вышел, она дала волю обуревавшим ее чувствам. Ломала руки и металась по шатру, шепча невнятные слова. Ложилась на подушки и опять вскакивала. Однако через час, когда старший из воинов пришел доложить, что пора ужинать, он застал Табану спокойной, как всегда. Она держала в руке кусок очищающей яшмы и шептала молитву, подняв глаза вверх Уже ночью деятельная княгиня встретилась с Танаем, потом говорила с Мираком. Первого наставляла:

- Настал час выступать против Неаполя! Пока город в руках изменников, никто не признает Фарзоя за великого князя. Но с походом на Херсонес спешить не следует. Палак сломал рога о херсонесские стены, зачем же повторять его ошибку!

- Но этого требует царь Савмак,- возражал Танай.

- Савмак не может знать всех дел Скифии. Он же сам, как я слыхала, был в прошлом противником похода Палака на Херсонес. А теперь что изменилось?.. Ничего... Опять херсонесцы и понтийцы встретят слабое войско скифов огнем и железом. Этого допустить нельзя! Да и народ не пойдет за вами. Вся степь знает, что Диофант вывел свои войска из Неаполя и предлагает мир. Зачем же начинать новую несчастную войну?!

Беседуя с Мираком, Табана предупредила его зловещим тоном, подняв кверху палец и сдвинув тонкие брови-шнурки:

- Не косись на чужого коня, как бы твой не споткнулся и не вышиб тебя из седла!.. За Фарзоя боги, за него и народ!.. Запомни, что ведомы мне все помыслы твои! Не пытайся задержать течение реки полой своего кафтана!

После длительных бесед утомилась и задремала перед утром, чтобы встать к восходу солнца и принести утреннюю жертву великому светилу.

Ее преданность богам и благочестие стали известны всему лагерю. На нее смотрели с уважением и некоторым страхом. Говорили, что Табана не брезгует дружбой с черными духами и сама может обернуться вороной и слетать ночью, куда нужно. Однако то были лишь разговоры, никто не был свидетелем этих превращений.

4

Узнав от Пифодора, что Табана поговаривает о возвращении на родину и хочет видеть его, Фарзой задумался.

- Нет,- сказал он, вздохнув,- говорить ней сейчас не о чем, а в Агарию она поедет позже... Почему - скажу потом.

На Боспор выехали нарочные с просьбой к Савмаку о дополнительной присылке оружия. Рати Фарзоя росли не по дням, а по часам. Князь использовал растерянность Дуланака и Гориопифа в связи с уходом из Неаполя понтийских войск и проявлял небывалую деятельность. Он что-то задумал.

Каждое утро видели, как Фарзой более часа сражался с Пифодором и Танаем на мечах, прыгал вперед и назад, метал копье, рубил тяжелой секирой. Потом все это повторялось верхом на конях.

Он и от воинов требовал подготовки к грядущим битвам. Ежедневно в степи слышались воинственные крики. Пешие гоплиты Таная шли на приступ, строились в глубокую фалангу, стреляли из луков. На ристалище, за лагерем, скачки на конях сменялись воинственными плясками молодых воинов. Победителей в состязаниях награждали конями и оружием.

Нестройная масса добровольцев постепенно превращалась в степное войско, пестрое и шумное, но стремительное и преисполненное боевого пыла.

Из Пантикапея вскоре пришли караваны с оружием, соленой рыбой и одеждой для воинов. Савмак просил поторопиться с взятием Неаполя и последующим ударом по Херсонесу.

И вот час настал. Завыли рога, войска покинули свои стоянки, оставляя после себя горы навоза, обглоданные кости и погасшие кострища. Пыль застилала все вокруг. Ржание лошадей, крики людей, скрип колес и топот копыт оглушили всех. Опять скифский народ поднялся с оружием в руках добывать свое право. Стройно и красиво шли сотни панцирных гоплитов Таная, все с копьями и щитами. Опять заколыхались от ветра знамена княжеских дружин. Как и раньше, красовались на ретивых конях богатые и знатные, а бедные брели следом с заостренными и обожженными на огне палками вместо копий, ничего не имея за спиной, кроме залатанного мешка со скудным запасом провианта.

Медленно, не изнуряя людей и лошадей, войско пересекло степь и вышло под стены священного города скифского - Неаполя.