Богдан Хмельницкий

вести с вами посольское дело». Пушкин завопил о бесчестии и ввернул обычную

московскую поговорку: б............... сын! Такое начало не предвещало хоро

шего. Московское правительство как будто нарочно посылало такого посланника,

который способен был произвести разрыв ‘)-

На третий день по приезде в Варшаву, в частной беседе с некоторыми послами во

дворце, бояре вспоминали о прежних войнах москвитян с поляками, вздыхали о своих

неудачах, приписывая их наказанию Божию за грехи, но прибавляли, что и русских

Господь изберет орудием мщения за преступления поляков. «Если, говорили они,

поляки не отдадут нам Смоленска и княжеств Северского и Черниговского,

отторженных от России при Владиславе, то едва ли молено надеяться покоя»2).

Распространился в городе слух, что послы приехали с объявлением разрывав). Хотя

сказанное послам было их частное мнение, однако польское правительство так

испугалось грозящей ьвойны, что немедленно послало в Москву гонцом Бартлннского

для успокоения царя и узнания, чтб за причина такой перемены4). Между тем король

поручил Радзивиллу н нескольким другим сенаторам вступить в переговоры с

московскими послами.

Послы не упоминали оффициальным образом о Чернигове и Смоленске, но, тем не

менее, Пушкин с первого раза начал говорить и досадно и доткливо 5).

«Великий государь изволит гневаться на вас, поляков, за нарушение крестного

целования. При вечных н доконченных гранатах мирных постановлено было, чтобы

титул царского величества писался с большим страхом и без малейшего пропуска, а вы

этого не соблюдаете. Его царское величество требует, чтобы все, которые написаны в

этой росписи, которую мы предлагаем вам, были подвергнуты за большие вины казни,

а за малыя— наказанию».

Паны после многих отговорок отвечали, что виновные будут наказаны на первом

сейме, по конституции 1637 года, при тех послах, которых царь пришлет с прописными

гранатами.

Разумеется, такое обещание не было искренним; власть короля и сената не столько

была сильна, чтоб иметь возможность наказать Иеремию Вишневецкого, которому

шляхтичи оказывали уважение более, чем самому королю. Поляки хотели отделаться

как-нибудь от войны, пока Речь-Посполитая соберется с силами; но они не предвидели,

что, давая обещания, которых не могли исполнить, сами подавали вперед на себя повод

к нападению.

После этого притязания Пушкин объявил другое. Дело шло об оскорбительных

сочинениях.

«Его царское величество, —говорил он,—требует, чтобы все бесч естные книги

были собраны и сожжены в присутствии послов, чтобы не только сла-

1)

Jak. Micbal., 533.

2)

Histor. ab. exc. Wlad. IY, 58.

3)

Annal. Polon. Clim., I, 182.

4)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 58.

5)

Поли. собр. зак., I, 240.

358

гатсли их, но и содержатели типографий, где они были печатаны, наборщики и

печаталыдики, а также и владельцы маетностей, где находились типографии, были

казнены смертью».

Замечательно, что в числе этих виновных против царской чести оказывался и

Иеремия Вишневецкий.

«Из ваших требований,—отвечали огорченные сенаторы,—видим, что его царское

величество ищет предлога к войне. Несколько строк, в которых погрешили литераторы,

еще не дают повода к разрыву мира. В такомслучае и мы можем жаловаться на

московских летописцев, которые в своих писаниях умаляют честь польского народа.

Стоит ли какое-нибудь оскорбительное слово, написанное по легкомысленности, или

ошибка в титуле, происшедшая, быть может, от случайного недостатка чернил, стоит

ли все это тогй, чтоб проливать человеческую кровь?»

«Как!—возражал посланник:—возможно ли, чтоб парь терпел уменьшение своей

чести, когда Господь Бог возвеличил его перед всеми владыками и монархами

земными? Такия укоризны не только помазаннику Божию, но даже и простому

человеку терпеть не пристало, а у вас за то, по конституции 1687 года, положена казнь,

латинским языком называемая йенам пердуеллионис, почему государь царь и требует,

чтобы оскорбители его были наказаны. Это оскорбление делает нам «большую

кручину», поэтому мы не хотим вступать с вами в дальнейшие переговоры, пока король

не удовлетворит насъ».

Паны оставили конференцию и отправились с вопросом к королю. «Болело, говорит

польский летописец, сердце короля, но делать было нечего. Речь-Посполитая не

залечила еще корсунских и Зборовских ран; Русь готова была от неё оторваться

совершенно; финансы были истощены; войско в беспорядке; жолнеры не хотели

служить, потому что им платили, как выражались они, вместо наличной монеты,

клочками бумаг и росписками на получение жалованья. Трудно было ввязаться в войну

с Россиею. Король попробовал еще одно средство смягчить требования пословъ».

С кротким видом Радзивилл явился к русским.

«Его величество король,—говорил он,—почитает честь и достоинство царя столько

же, сколько и свое собственное. Всякое оскорбление, нанесенное его царскому

величеству, любезному его брату, он принимает также и на себя. Разбирательство

бесч естных книг и преследование их сочинителей не только не произведет

уменьшения, но прибавит оскорбления его царскому величеству. Поэтому король, щадя

и соболезнуя о чести любезного брата своего, его царского величества, просит вас,

бояр, послов царских, оставить это дело».

«Ни за что!—отвечали послы:—если нам не дадут удовлетворения, то мы уедем, не

окончив переговоровъ».

«За такую великую досаду, причиненную его царскому величеству и всему

государству Московскому, возвратите нам Смоленск со всеми принадлежащими к нему

городами, а за бесчестье бояр заплатите 60.000 червонных золотых, тогда мы

подтвердим договор вечного мира; а если не изволите так поступить, то мы соберем

наше духовенство и, взявши в руки мирное докончанье, будем носить его по церквам и

свидетельствовать пред Богом в Троице славимым и Пречистою Девою Богородицею и

пред всеми святыми, что вы

359

не содержите мирного договора и нарушаете его. Мы напишем еще к Турчину и

Татарину, что вы их в своих книжках дурно описываете, будто они против вас ничего

не выиграли, тогда и они заодно с нами пойдут на вас. Будет с нами и войско

запорожское, которое давно уже хочет поступить под покровительство нашего даря.

Вот и письма Хмельницкого к царю: мы их вам покажем. Ваше государство

опустошено войною и жолнерами так, что, начавши от Смоленска, вплоть до

Станиславова не услышишь пения петушьего. Люди у вас с голоду умирают и

крестьяне из ваших владений бегут к нам и просят корма от его царского величества. В

нашем же государстве всего изобильно: и военной силы много, и чужеземцы на службе

у нас есть и шведы даже. Подумайте лучше о себе» *).

После таких заявлений со стороны послов порешили наконец на том, что послы

останутся в Варшаве до возвращения гонца, отправленного к царю. Послы и от себя

отправили своего гонца. Эти гонцы воротились 1-го июля; послы, оставаясь в польской

столице, получали от короля на свое содержание 500 зл. в день. Возвратившийся из

Москвы гонец Речи-Поеполитой принес известие, что царь вовсе не требует

возвращения завоеванных Польшею провинций, напротив, желает вечного мира между

москвитянами и поляками, в надежде обратить соединенные силы обоих христианских

народов на Оттоманскую империю; но требует непременно, чтоб виновные в

оскорблении его царского величества посредством книг были преданы казни, а также

наказаны примерно и те, которые писали царский титул с пропусками, и только на этих

условиях можно надеяться прочного мира.