Сократ

Отзвук Сократовых слов бился о стены, как крылья птицы, ищущей выхода к свету.

Антисфен угрюмо произнес:

- Подорвана экономика, но подорвана и нравственность. Что хуже? Не знаю. Одно обусловлено другим. Ты, Сократ, укоряешь меня в пессимизме, но я не могу умолчать о том, чего опасаюсь. Боюсь, раны, нанесенные Афинам за последнее время, неисцелимы.

Ученики вопросительно уставились на Сократа. Они тоже полны опасений. Сократ медленно повернул ладони кверху и подержал их так, словно нес в них что-то:

- Насколько я помню - и помнят некоторые из вас, - олигархам дважды удавалось дорваться до власти. Думаете - потому, что они были сильны? Нет, дорогие мои! Потому что ослаблена бывала афинская демократия. А что сегодня? Когда перестают чтить законы, когда во имя безбрежной свободы сильный угнетает слабого, не встречая ни в чем препон, - тогда, мои дорогие, нет у меня веры, будто в этом, как утверждают некоторые, и заключается сила нашего времени. По-моему, в этом - опасная слабость. - Он протянул руки к друзьям. - Почему мы с вами так враждебно относимся к софистике, почему нападаем на нее, кто бы ни был ее носителем - простой человек или могущественнейший? Из одного ли упоения риторским искусством? Чтобы поупражняться в споре? Нет, друзья: потому что софистика - оружие олигархов! И с этим оружием мы обязаны скрестить свое!

- По-моему, - заговорил Платон, - величайшее зло софистики состоит в том, что она не признает ничего святого и душит всякий духовный взлет человека. Разрушает хорошее и превозносит дурное.

Сократ взвесил слова Антисфена и то, что сказал Платон.

- Мальчики мои, вы хорошо видите то, что я и хотел бы, чтобы вы видели, - опасность! Бороться же с этой опасностью могут лишь те, кто знает ее и хочет с ней бороться. Демокрит говорит: человек - это маленький мир. Великое откровение! И великий труд - управлять этим маленьким миром, ибо он пусть малый, но - мир. Антисфен сказал - раны Афин неисцелимы. Я не разделяю этого мнения. А на что же тогда вы, и ваши будущие ученики, и ученики тех учеников? Ходите, учите людей: познайте самих себя, metanoeite, измените себя, станьте лучше. Вообще, - голос Сократа повеселел, посветлел, - по моему мнению, человек сам творец своей судьбы. Поэтому я верю, что человек может стать творцом и судьбы своего народа.

4

Сократ лежал с закрытыми глазами; из уголка глаза на щеку его сползла слеза.

Вошла Мирто. Спит, подумала. Сбросила сандалии, босиком приблизилась к ложу. Положила в ногах кифару; узелок с принадлежностями для резьбы и кусочками дерева опустила на пол.

Легонько, едва прикасаясь, погладила его обнаженную руку. Сократ слышал - пришла Мирто, но хотел продлить сладостное мгновение и притворился спящим.

Она тихонько прошептала:

- Нет у меня никого на свете, кто так любил бы меня, как ты, дорогой. Сколько счастья дал ты мне! - Заметила слезу, высыхавшую у него на щеке, испугалась, громче спросила: - Ты плачешь?

Он открыл глаза, вобрал ими всю красоту, что отдавала Мирто ему одному, и улыбнулся:

- Но именно сейчас я очень счастлив.

- А эта слеза? - Она сняла ее губами.

- Слеза? Я ее и не заметил. Жаль, нет их побольше - чтобы ты стерла их поцелуями.

- Значит, тебе все же больно от чего-то?

Больно. Сократ вспоминал о Ксенофонте. Он был очень дорог Сократу. Тщетно Сократ уговаривал его не уезжать к Киру в Персию. Не послушал его Ксенофонт. Послушался Дельфийского оракула. Где он теперь?.. Не увидятся больше... Но Сократ улыбнулся Мирто и сказал:

- Видишь ли, девочка, этот каменный дворец - не виноградник в Гуди, не наш дворик, не агора... Солнца мне тут не хватает.

- Вот отчего слезинка...

- О! Моя кифара! Ты, как всегда, угадала мое желание, хоть и невысказанное... - Он провел пальцами по струнам.

Мирто подала ему узелок.

- А, нож? - Он посмотрел на нее. - Не боишься больше за меня?

- Нет. Я прихожу каждый день - ты не доставишь мне такого горя: не дождаться меня.

- Ты права. Мне снилось сейчас, будто Ксенофонт вернулся в Афины, и вдруг я почувствовал, что уже не сплю и со мной - ты.

- Так ты знал, что я тут? И слышал, что я шептала?

- Слышал.

Мирто прикрыла глаза руками.

- Не сердись; то, что ты прошептала, сделало меня счастливым. - Он отвел ее руки и прижался к ним лицом. - С тобой ко мне входит все самое прекрасное и чистое, что есть в Афинах. - Мирто погладила его. - Я в выгодном положении, - усмехнулся Сократ. - Тот, с кем обошлись несправедливо, внушает к себе больше участия, чем тот, кто живет спокойно.

Мирто сказала с волнением:

- Афиняне раскаиваются в том, что сделали. Но ведь этого мало раскаиваться! Они не должны были позволить отнять тебя у них...

- Ах, Мирто, - весело возразил он, - мы с Афинами уж навсегда останемся связанными воедино, что бы ни сталось с ними или со мной. Я отдал себя им без остатка и в последние дни моей жизни получаю от афинян больше любви, чем мог бы я, один, отдать им. Пожелай мне легкого сердца, Мирто.

Но она оставалась серьезной.

- Ты все так разговариваешь со мной, чтобы твоя смерть не казалась мне ужасной. Но я хочу, чтоб она казалась ужасной тебе и твоим друзьям! Я хочу, чтоб ты защищался от нее и чтоб тебя от нее защищали они!

- Не беспокойся, девочка. Они уже делают это. Антисфен подал в суд на Мелета, Ликона и Анита. Их будут судить.

Мирто вспомнила, как взывала Ксантиппа к Эринниям.

- Будем ли мы снова счастливы?

- Почему же не надеяться? - улыбнулся Сократ. - Человеку скорее надлежит надеяться, чем отчаиваться.

Снаружи послышались гулкие шаги. Мирто вздрогнула, засобиралась уходить.

- Хайре, мой дорогой!

И до самой тяжелой, железом окованной двери она пятилась - чтоб до последней секунды улыбаться Сократу.

5

Священная триера, просмоленная дочерна, раскрашенная красным суриком, приближалась к Делосу. Подгонял ее попутный ветер, надувая паруса, и гребцы - размеренными взмахами длинных весел в три ряда с каждого борта.

Установился быт Сократа. Его знаменитая "мыслильня" перекочевала в тюремную камеру, где стало так же оживленно, как некогда во дворике между мраморных глыб. Друзья и ученики приносили ему все лучшее, что могли, и он, как прежде, беседовал с ними. Каждый день приходила Мирто. Афиняне, являвшиеся хотя бы постоять у темницы Сократа, слышали мягкие аккорды кифары, доносившиеся через высоко прорубленное отверстие в скале. Некоторые при этом плакали.