Сократ

- Не от страха, мой дорогой: от радости, что вижу тебя.

- Мирто, Мирто, ты пришла ко мне в эту холодную камеру?

- Я приходила все эти дни, меня не пускали - вот только сегодня...

- А мне и не сказали, что ты была тут! Обездолили на целых два дня радости! Знал бы я, что ты так близко...

- Быть может, ты это чувствовал.

- Что ты хочешь сказать, Мирто?

- Вчера, вскоре после восхода солнца, я стояла перед тюрьмой совсем одна. И услышала - ты поешь.

- Да, верно, я пел. Думал о тебе, милая. - Он сел на ложе, усадил рядом Мирто. - Есть у меня некий дар, за который люди с детства завидуют мне.

- Что же это?

- Не магия и не мистика, - засмеялся он. - Просто могучая фантазия. Например: темно. Закрываю глаза. Думаю о ком-нибудь, о далеком - и вот он передо мной как наяву, со свойственными ему движениями, голосом...

- Верю, что тебе завидуют. Я тоже завидую! А скажи, за то время, что ты здесь, думал ты так о ком-нибудь?

Он промолчал, нежно ей улыбаясь. Она прижалась щекой к его ладони.

- Знаю. Существуют тысячи наслаждений. Одно из них сейчас испытываю я...

- Радость моя, - мягко отозвался Сократ, погладил по желтым волосам. А ведь можно увидеть и целые сцены! - Рука его легла ей на плечо. - Видишь дорога перед нами? Ты сидишь на осле, я веду его под уздцы, мы медленно-медленно поднимаемся в гору, мое солнце обливает нас своими лучами, от них дрожит в воздухе марево - чувствуешь, как нам тепло?

- Чувствую, - тихо сказала она, стараясь ни малейшим движением не прогнать возникший образ. - Мы едем в Гуди, твой виноградник такой зеленый, кудрявый, под листьями - гроздья темно-багряных ягод... Самую крупную гроздь ты сорвал для меня. Как сладок сок ее, еще сейчас, да, именно сейчас ощущаю его...

Так сплетали они мечты, припоминая каждую подробность былого. "Помнишь? - А ты вспоминаешь?" Кто выразит, какое счастье дарит прекрасное воспоминание?.. И долго шли они вместе через сны наяву - пока тюремщик не объявил: время свидания истекло.

- Что принести тебе?

- Нож.

- Что?! Нож? Зачем?!

Сократ лукаво улыбнулся:

- Ты подумала - вскрою себе вены? О нет. Не хочу отправляться к Аиду, пока ты будешь приходить ко мне. Нож для резьбы, и несколько чурочек липового дерева - я недавно наколол из поленницы Симона. И прочий инструмент.

- Будешь резать по дереву?!

- Триера еще не достигла Делоса. Времени-то сколько! И скажи Критонупускай принесет басни Эзопа. - Засмеялся. - Попробую переложить их в стихах. На старости лет превращусь в стихотворца... Как по-твоему, сумею я лучше Мелета?

- Скажу Критону. Сегодня же.

Они обнялись, и Мирто быстро вышла, чтоб он не увидел ее глаз.

3

Ввалились к Сократу в камеру, разом наполнив ее. Критон протянул Сократу свиток - басни Эзопа.

- Удивило меня твое желание. Вот они.

- Хочу попробовать стихами... Что скажешь?

- Отличная мысль. - Критон счастлив тем, что Сократ даже тут держится за жизнь. - Займись этим!

Когда покончили с приветствиями и объятиями, оказалось - все сидят вокруг Сократа, а он один на ногах.

- Хороши же мы! - заметил Федон. - Сами уселись, а главное лицо стоит!

- Это лицо привыкло стоять, - возразил Сократ. - И потом, милые вы мои, поймите: теперь главные лица - вы.

Гости засыпали его новостями:

- Афины переполняет гнев на твоих обвинителей. Требуют свержения Анита. Долой Анита! - кричат по улицам и на агоре...

- Меняла Мамаон хвастался на людях, что положил тебе черный боб, так его до того избили, что пришлось нести домой...

- Мой дорогой Сократ! Тебя выпустят на свободу! - восторженно вскричал Аполлодор.

Сократ слушал, слушал, усмехался.

- Ах вы, милые дети, да что же вы так себя терзаете? Произошло то, что должно было произойти.

- Не должно! - вырвалось у Платона. - Ты сам настроил присяжных против себя!

- Милый Платон, на суде было ведь пятьсот присяжных, и я действительно хотел не столько понравиться им, сколько разбудить их совесть. Разбудить в них ту же тревогу, какая снедает мне душу. От суда я получил больше, чем дал ему взамен...

- Ты так мало ценишь жизнь, дорогой учитель? - спросил Платон.

Сократ ответил:

- Ты, Платон, ты и Аполлодор - вы оба еще очень молоды, и потому вам кажется, будто самое ужасное - смерть. Но для меня было бы горше смерти говорить на суде иначе, чем я говорил всю жизнь.

Вошел почитатель Сократа, престарелый Архедем, служивший в доме Критона ночным сторожем. Принес в корзине еду и вино.

Сократ обнялся с ним:

- Как я рад, мой старичок, увидеть тебя! - Он засмеялся. - Тем более есть тут теперь человек, которого и я, старик, могу называть стариком! Девяносто, а?

- Еще нет, дорогой Сократ, но скоро будет.

Аполлодор поровну разделил еду: жареную рыбу, сельди, жаркое из барашка, медовые пироги, ячменный хлеб, оливки, фиги...

За едой завязалась беседа.

Сократ сказал:

- Платон прав. Если б я лгал на суде, выкручивался - ходил бы ныне по Афинам свободным, но уже не тем Сократом, какого вы знаете. То был бы другой, жалкий Сократ. Понравился бы вам такой учитель? Вы сказали бы: если он отрекся от себя - не имеем ли на то право и мы, чтобы уберечься от всяких Мелетов, Анитов и им подобных, какие могут явиться после них?

- Прости меня, - попросил Платон.

Критон наполнил чашу вином и подал Сократу. Остальным налил в кружку, которую пустили по кругу.

Сократ отпил глоток и сказал:

- Сократа ли судили? Судили вообще человека? О нет! К смерти приговорили правду - вот почему так возмущены Афины. Честным людям нельзя жить без правды, и афиняне доказали, что еще не утратили понятие чести. Отхлебнув вина, он продолжал: - Подать чашу с ядом мне - это исполнимо, но умертвить правду? Кто в силах это сделать?

- Теперь у тебя есть надежда, - сказал Критон. - Но ты должен защищаться, а не подставлять себя под удар!

Сократ отмахнулся:

- Вы все твердите о надежде для меня и устремляете ко мне испуганные взоры. Я же толкую вам о надежде для нашего общества. Вот о чем надо беспокоиться, как бы общество не постигло худшее из всех несчастий: порабощение на долгие века!

Закричали наперебой:

- Опять ты говоришь такие ужасные слова! Порабощение Афин?!

- А разве так уже не бывало? - возразил Сократ. - Порабощение - это Тридцать тиранов, конфискация имущества, казни, истребление целых родов... Но они еще были греки, все эти Лисандры и Критии, а могли быть чужестранцы, и надолго! Тогда, вы сами знаете, тиранию навлекли на наши головы олигархи, а думаете, сейчас не сходятся олигархи в своих гетериях, не устраивают заговоров, не клянутся уничтожить афинскую демократию? И кого они ныне зовут на помощь? Только ли Спарту? Не раздаются ли снова разные голоса? Голоса чуждые, из чуждых пределов... Они поднимаются и смолкают вдали, но оставляют после себя смятение в душах и хаос...